Газета День Литературы - Газета День Литературы # 180 (2011 8)

– В современном литературном процессе большое место занимают молодые авторы – и прозаики, и поэты, и критики. Есть ли среди них те, кто вам близок и художественным миром произведений, и по-человечески?

– Есть, но я не хочу поимённо их сейчас называть, потому что они лишь в самом начале своего творческого пути, а я не пророк, чтобы предвидеть, что у них выйдет. Но есть в них самое главное для художника: способность наставлять душу у православных духовников, учиться художественному мастерству у русских мастеров, и почивших в Бозе, и ныне здравствующих.

– Сегодня большей популярностью пользуется лёгкая массовая литература (с примитивным языком, незамысловатым детективно-мыльным сюжетом и героем-эгоистом). Как вы относитесь к подобному явлению?

– "Массовая литература" в духовно-нравственном, православном смысле – бесовщина, в художественном – пластмассово-мёртвая. Словом, это литература "мертвецов" и для "мертвецов", или литература слепого поводыря, который ведёт слепых… прямо в тьму кромешную, где муки вечные. Так бы массовую литературу оценили святые отцы, а с ними не поспоришь – святые, одарённые горней мудростью, а не дольней, земной, что безумие для Бога.

– Чего, по вашему мнению, не хватает современной русской литературе?

– Почитал я беллетристику (полужурналистику) неких молодых модернистов, даже якобы русских, и, "базаря" их похабным жаргоном, словно помоев опился. И дело даже не в умозрительном формальном, эпатажном поиске своего "неповторимого" голоса, встроенного в блатную феню и молодежный сленг, дело в хладнодушии, в бессердечии, когда у героя, а по сути и у автора, нет исповедального раскаянья во грехе, когда грешник без сострадания осмеивается, когда грех и порок смакуются с вызовом обществу, якобы лицемерному и фарисействующему.

А есть ещё, как я ее величаю: литература средне-русская, равнинно-серая, "инструкция от перхоти".

Беда новейшей российской прозы и критики – журнализм, а истинная художественная литература – не газета, освещающая социально-политические и хозяйственные кампании и проблемы. Пути русской литературы неиспове- димы, закрыты от критики, изъеденной журнализмом.

– Есть ли, на ваш взгляд, в отечественной словесности XXI века два отдельных явления: столичная и провинциальная литература? Или такого разделения сейчас не существует?

– Провинциальный писатель, особенно выходец из деревни, в отличие от столичного, и прежде жил и ныне живёт среди простонародья, у него больше возможностей выбираться в глухоманные деревушки, где чудом выживает испоконный русский характер с его общинным братолюбием, совестливостью, где ещё видны отсветы дивных народных обычаев и обрядов, ещё слышны отзвуки цветистой, мудрой, пословично-поговорочной речи. А посему провинциальная литература в сравнении со столичной, более народная, более русская в смысле духа и слова. Столичная – уже не русская, а русскоязычная по слову, даже если и освещена православным духом. Словом, современная русская литература делится так: столичная и народная. Понятие "провинциальная" используется лишь с точки зрения идейности и художественности произведения, а посему и столичные, и областные писатели могут страдать "провинциализмом".

– Важно ли для вас признание читательской аудитории? На кого ориентированы ваши произведения? Есть ли у вас конкретный читатель, адресат?

– Меня не терзает честолюбие и помыслы о читательской популярности. Но я не сумасшедший, который вещает зарешёченному окну; а посему мне бы хотелось, чтобы произведения мои читались, потому что по моим романам, повестям, рассказам можно не только душой воспринимать, но и умом постигать русский народ, который по менталитету крестьянский, можно изучать русскую народную жизнь. У меня ведь не беллетристка, страдающая журнализмом либо подобная "мыльным операм" и детективам; всякому художественному произведению предшествует кропотливая и азартная исследовательская работа, порой превосходящая даже и научную академическую, потому что требует ещё и такого художественного воплощения, когда исследовательское начало не ощущается в произведении.

Но иногда скапливается изрядно исследовательского материала, который уже не вмещается в художественные повествования, и тогда рождаются некие исследовательские труды – исторические, этнографические, фольклорные, литературные и прочие. Скажем, я не загадывал, что составлю книгу "Русский месяцеслов. Православные праздники, дни памяти и жития святых, народные обычаи, обряды, поверия, приметы, календарь хозяина". Но скопились амбарные книги выписок из календарной и житийной литературы, дневники фольклорно-этнографических путешествий по Забайкалью (в том числе и в староверческие сёла), и мне стало жалко, что пропадёт такой богатый материал, и я уже целенаправленно начал работать над "Месяцесловом".

Исследования эти изначально не имели прагматической, научной задачи, а необходимы были для постижения русского народа в ретроспективе двух тысячелетий. Хотя, скажу, постигнуть непосильно, можно лишь прикоснуться к Вселенной Русского Духа, и то уже великое богатство.

А посему мой читатель такой, который от чтения ждёт не потехи и утехи – этого в телевизоре полно, – но изучения, постижения русской народной жизни.

– В одном интервью вы сказали, что без национального самосознания не может быть писателя. Как вы считаете, насколько сейчас выражено чувство национального самосознания в современной литературе?

– Без серьёзного и глубинного изучения национальной этики не может быть национального писателя. К примеру, в чём сила латиноамериканского писателя Габриеля Маркеса? В том, что он ярко выраженный народный писатель, поэтому он интересен всему миру. Пушкин мог и не выделиться из дворянской литературы "золотого века", и не превзойти Жуковского, Карамзина, и даже Дельвига с Пущиным, но он и духом, и словом пробился к народному – суть, крестьянскому – миру, и стал народным писателем, вознёсся над узко сословной дворянской литературой. Размышляя о народности в искусстве, я привожу в пример иностранных туристов – они же не едут в Иркутск посмотреть спальный район с его стеклом и бетоном, они посещают этнографический музей "Тальцы", любуются нашими старинными храмами, деревян- ными кружевными домами. Туристов интересует Иркутск национально ярко выраженный. И такой же русской народной литературы в мире ждут и от российских писателей.

О народности искусства и забыли нынешние молодые писатели, а с ними и критики. Вот отброшенный нашими безродными западниками великий и спасительный, духовно-нравственный и художественный критерий искусства – народность, не только воплощённая в произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского, Лескова, но и запечатлённая в их критических статьях. Трагедия нынешнего российского искусства даже не в том, что книжные прилавки, экраны, сцены захлестнул мусорный поток поганой "масскультуры"; нет, трагедия в том, что властители – вернее, растлители умов и душ – вычеркнули из оценочных принципов искусства понятие народности в искусстве, замутили духовные, нравственные и художественные критерии, которые были незыблемы многие века, пережив даже революционную смуту начала двадцатого столетия. Впрочем, всё творится по зловещему, демоническому, многовековому "мировому" замыслу о Православной России, откровенно выраженному в "учении" известного американского русофоба: "Разрушим их хвалёную духовность, и Россия рассыплется".