Уистан Оден - Стихи и эссе

Потом — она прозаик. Я не знаю,
Согласны вы со мной на этот счет,
Но проза как искусство, я считаю,
Поэзии дает очко вперед.
Прозаики в наш век наперечет —
Талант и сила воли вместе редки,
Как гром зимой и попугай без клетки.

Рассмотрим стихотворца наших дней:
Ленивый, неразборчивый, угрюмый, —
Он мало чем походит на людей.
Его суждения о них порой бездумны,
Моральные понятия безумны,
И, как бы ни были прекрасны обобщенья, —
И те — плоды его воображенья.

Вы умерли. Кругом была зима,
Когда четыре русских великана
В России доводили до ума
Великий жанр семейного романа.
Жаль Остен, что ушла от нас так рано.
Теперь роман — знак правых убеждений
И прочих нездоровых отклонений.

Не то чтобы она была надменной,
Покуда тень с характером, то ей
И в бытность тенью кажется отменной
Способность ваша встряхивать людей.
А впрочем, это вздор. Скажите ей
Что здесь, внизу, она неповторима
И верными потомками любима.

Она всегда умела удивлять.
Джойс рядом с ней — невинен, как овца.
Мне страшно надоело наблюдать,
Как средний класс от первого лица
Твердит о пользе медного сырца,
Решив лишь после трезвых размышлений
Проблему социальных отношений.

Итак, я выбрал вас. Мой пятисложник
Возможно, ждет чудовищный провал.
Возможно, я все сделал как сапожник,
Но, видит Бог, я славы не искал,
А счастье, как Б. Шоу отмечал,
Есть погружение. Вот что спасает эту
Эпистолу покойному поэту.

Любые сумасбродные посланья
Выходят с приложением. В моем
Конверте вы найдете расписанья,
Рисунки, схемы, вырезки, альбом
С любительскими карточками в нем
И прочие подробности пейзажа,
Сведенные по принципу коллажа.

Теперь о форме. Я хочу свободно
Болтать, о чем придется, всякий вздор;
О женщинах, о том, что нынче модно,
О рифмах, о самом себе. Курорт,
Где ныне моя Муза пьет кагор,
Все больше к пустословию склоняет,
Покуда злоба дня не отвлекает.

Октава, как вы знаете, отличный
Каркас для комплиментов, но увы
Октава для меня — вопрос трагичный.
Рассмотрим семистрочник. С той поры,
Как Джефри Чосер помер, для игры
Он не пригоден. Что ж, я буду первым,
Как кванты церкви, действовать на нервы.

Строфа попроще в наши дни не в моде.
Все, кроме Милна, хором, в унисон
Ее, бедняжку, держат за demode [108] перевод Алекс Ситницкий ,
Что, в общем, странно. Где же здесь резон
Устроить для нее такой загон,
Что после сказок Беллока и мессы
Ей место на страницах желтой прессы.

"Трудов и дней прекрасен древний культ".
Желание быть первым на Парнасе
Подходит больше для Quincunque Vult [109] перевод Алекс Ситницкий ,
Как лишний пропуск в рай, когда в запасе
Он есть. Да будет ныне в общей массе
Закон Gerettet, не Gerichtet [110] перевод Алекс Ситницкий и т. д.
А впрочем, что писать о ерунде.

В конце концов Парнас стоит не только
Для профи-скалолазов, как ваш брат.
Там пригороды есть, там есть не столько
Вершина, сколько парк. Я буду рад
Жить вместе с Бредфордом. Ходить на водопад.
Пасти своих овец, где пас их Дайер,
И пить свой чай, как это делал Прайер.

Издатель для поэта — лучший друг.
Богатый дядя самых честных правил
(Надеешься на это, если вдруг).
Меня издатель любит, ибо сплавил
В такую даль. И денег мне оставил.
Короче, я ни разу, милый сэр,
Не слышал, как ворчат на Рассел-сквер.

Тогда я был вне всяких подозрений.
Теперь, боюсь, терпению конец.
В моем письме так много отвлечений
От темы, что ни жанр, ни истец
Не выдержат (рифмую — "молодец").
Издатель мне предъявит счет по праву
Банкрота, чей кредит пропал во славу

Моих причуд. Итак, мой шанс ничтожен:
Попробуй столько строчек одолей!
Увы, я не Д. Лоуренс, кто может,
Вернувшись, сдать свой текст за пару дней.
Я даже не Эрнест Хемингуэй —
Я не люблю спортивных начинаний
В поэзии. И мелочных изданий.

Но здесь, в моем письме, — дверной косяк.
Покорнейше прошу у всех прощенья:
У "Фабера", когда мой текст — пустяк.
У критиков — за переутомленье
От чтения дурного сочиненья.
И, наконец, у публики, когда
Попала не туда ее нога.

Здесь ветрено и сыро. Припасу
Походный плащ с тесемками. В носу

Свербит. Дождь мелко сеет. Никого.
Я стражник, но не знаю — отчего.

Туман ползет на крепость из низин.
Моя девчонка в Тунгри. Сплю один.

Авл, местный хлыщ, должно быть, рядом с ней.
Я не люблю его манер, ногтей, бровей.

А Пиццо — христьянин, и рыбный бог
Ему простил, когда бы тот не смог.

Я проиграл ее кольцо. Болит душа.
Без милой скверно. Хуже — без гроша.

Уйду, схватив по черепу, в запас
Остаток жизни пялить в небо глаз.

Глядя на звезды, я знаю, что мне суждено
Мимо пройти по пути в преисполню. Но
Здесь, на земле, безразличие есть скорей
Качество, что отличает людей, зверей.

Звездам, поди, неохота гореть вот так:
Страстью дарить, получая взамен медяк.
Если в любви невозможно сравняться, то
Я останусь тем, кто любит сильней. Зато,

Глядя на звезды, я верил своим глазам:
Все, на что звезды способны, — послать к чертям,
Но, наблюдая за ними, я точно знал,
Что не скажу ни одной: "Я весь день скучал".

Выключи звезды, сотри их с лица небес —
Я очень скоро смогу обходиться без.
В небо ночное уставясь, в его наготу,
Я полюблю и его темноту, пустоту.

Время отметить, как много решает шпага,
время фанфар и парадов, время тирану
в город въезжать на коне, молча кутая плечи
в плащ под опавшими стягами,
длинным штандартом.

Время сердечную смуту пропеть, того ли,
кто, покидая казармы, тем самим рубит
гордиев узел порочных привычек, связей;
время быть первым из тех, кто умеет видеть

в каждом бездомном бродяге родную душу.
Время пропеть славословие вешним водам,
равно для нас дорогим, несмотря на то, что
стоим в конечном итоге мы в ценах жизни.

Каждому дорого место, где он родился:
скажем, аллея в парке, холмы, утесы,
отблески света на серебристых ивах,
что повторяют рисунок речного тока.

Ныне, однако, я славлю другое место:
вымокший в солнце зародыш, птенец, тебя я
славлю, Иския, тебя — где попутный ветер с
частье приносит. И здесь я с друзьями счастлив.