Николай Приз - Путь России в начале третьего тысячелетия (моё мировоззрение)

Сколько я себя помню, отец никогда меня не воспитывал словом. Воспитание оказывалось через его поступки, через его отношение к людям.

Отца уже нет, он умер в 1997 году, но его светлый образ, образ человека, любившего людей и стремившегося всегда помочь каждому в меру, а зачастую и сверх меры своих возможностей, всегда был и будет для меня примером. Моя мать, Приз Екатерина Ивановна (урожденная Савицкая), была не так эмоциональна, как отец, но обладала умом, поражавшим меня в детстве и юности, да и в более взрослые годы своей прозорливостью, предвидением в будущем непростых ситуаций, в которые я иногда попадал, когда поступал не по ее совету, а по своему усмотрению.

Но стремление к независимости в поступках и действиях, идущее от внутреннего анализа ситуации и принятия решения в зависимости от того, как подсказывает мой внутренний голос, моя душа, а не выгодность в совершении поступков с точки зрения внешних условий, осталось у меня на всю жизнь. Мне из‑за этого часто приходилось держать удары судьбы, но никогда я не изменял своему убеждению в оценке жизненных ситуаций. Многие мои друзья, мнение которых для меня всегда было небезразличным, укоряли меня в излишней упрямости и настойчивости, но я не стремился внутренне изменить себя, так как эти черты характера были лишь внешним проявлением моих внутренних установок нравственности, данных родителями, как я уже говорил, не в словах, а в поступках.

Наша семья никогда не считалась богатой, но особых затруднений в питании и одежде у нас никогда не было. Но моя учеба в техникуме совпала по времени со строительством отчего жилого дома на Кубани, что сказалось на моем ежедневном студенческом бюджете стоимостью 1 рубль, в ценах 1961 года. Приходилось подрабатывать разгрузкой вагонов и другими работами. Учился я легко и, окончив учебу в техникуме, получил диплом с отличием. Как и все молодые люди моего поколения, я с внутренним удовлетворением и пониманием всей необходимости отслужил в армии положенный срок и был уволен из ее рядов в мае 1968 года. После демобилизации начал работать мастером в строительной организации, одновременно поступил в институт на заочную форму обучения. В том же году перед демобилизацией я стал кандидатом в члены партии. Инициатива по одновременному вступлению в партию была проявлена моим другом по службе Олегом Петровым, но внутренняя убежденность в незыблемости моральных ценностей и справедливости существовавшего в то время строя в СССР у меня всегда была и никогда меня не покидала, не покидает и сейчас. Учился в институте я очень настойчиво, с большим желанием, да и способности к точным наукам у меня были. Это позволило без особых затруднений окончить с отличием учебу в институте, что явилось большой неожиданностью для деканата, так как в истории заочного обучения я был первым студентом института, окончившим с отличием учебу.

К тому времени я уже набрал солидный опыт в производстве строительно — монтажных работ, занимал должность начальника производственно — технического отдела строительной организации и считал, что мой путь четко и определенно сложился.

Но жизнь внесла свои коррективы. Меня пригласили на работу инструктором в городской комитет партии. Работа для меня была абсолютно новая и незнакомая, я попытался отказаться, но был убежден в ее необходимости первым секретарем горкома КПСС. С 1975 года по 1986 год я последовательно прошел все ступени становления партийного работника: был инструктором, заведующим промышленно — транспортным отделом, вторым и первым секретарем городского комитета КПСС, что, в общем‑то, для типичной карьеры партийного работника несвойственно. В 1986 году я был утвержден в должности заведующего отделом строительства Краснодарского краевого комитета партии, затем работал секретарем, был членом бюро краевого комитета, позже — заместителем председателя Краснодарского крайисполкома по строительству.

Анализируя этот период своей жизни, хочу отметить, что при общей внешней схожести люди, занимавшие ответственные посты в партии, были совершенно различны по стилю работы, манере поведения, личному отношению к идеям социализма и коммунизма. Но в основном все они делились на два типа людей. Первый, преобладающий, — это люди, искренне принимавшие идеи социализма и старавшиеся их реализовать в жизни. К таким я отношу и себя. Но были и другие, любыми средствами пытавшиеся скрыть свою внутреннюю суть и сделать карьеру, так как сделать ее вне партии, без контактов с партийными комитетами и их работниками было в то время невозможно. Именно из этой группы, значительно, меньшей по количеству, чем первая, и вышли "перевертыши", люди, резко сменившие свою "ярую" убежденность в коммунизме на полную противоположность, на охаивание всего с той же неистовостью, с какой ранее все ими же восхвалялось. Я лично с предубеждением, а если сказать больше — с презрением отношусь к таким людям — хамелеонам. Но парадокс и заключается в том, что наиболее комфортно в нынешней жизни чувствуют себя именно эти "перевертыши" и именно их наш народ по какой‑то необъяснимой логике избрал в свои водители, и теперь сам страдает от этого, оказавшись на грани выживания.

Произошедший в 1991 году переворот, изменивший государственный строй России и погубивший СССР, державу, в которой я родился, был для меня психологическим ударом большой силы. Я попытался разобраться, как отношусь к этому новому, что вошло непрошеным гостем в мою жизнь. Прежде всего, надо было разделить внутри себя: личное — эмоциональное, связанное с глубоким изменением моей судьбы, и народное — связанное с судьбой моего народа. Я должен был, отбросив свое личное, вернее, загнав его внутрь, и уже без его определяющего влияния проанализировать: а что это новое несет моему народу, будет ли он с этим новым более счастлив, более богат, нужна ли ему эта новая жизнь, к которой ведут его "демократы"? "Демократия" — это нерусское по происхождению слово, означающее (по С. И. Ожегову) политический строй, основанный на признании принципов народовластия, свободы и равенства граждан. Необходимо было время, чтобы разобраться и понять, понять объективно, что несут "демократы" и "современная русская демократия" русскому народу, другим народам нашей страны. Я не случайно взял слова "демократы" и "современная русская демократия" в кавычки, так как истинная демократия, о которой мечтали и хотели иметь в России Белинский, Чернышевский, Герцен и Добролюбов, была полной противоположностью "современной русской демократии", противоположностью, доведенной до полного отрицания. И эта противоположность, и это отрицание были видны в самих носителях "современной демократии" — от Ельцина до Бурбулиса и Чубайса. Люди, честные перед собой, перед своим народом, такие, как Бочаров, Скоков и многие другие, разобравшись в истинном лице этих "отцов русской демократии", покинули их стан. Их место заняли люди, особенно не утруждающие себя размышлениями об этических проблемах существования новой власти, о том, что она несет нашему народу. Я с самого начала не принял идеи Гайдаров, Яковлевых и других, им подобных, о направлениях развития страны, но нужно было бы время, чтобы понять: а что эти идеи дают моей стране, моему народу. Если бы я почувствовал, что народ действительно стал жить богаче, счастливее, то не было бы необходимости в этой книге. Однако интуиция меня не подвела, и уже через год я понял: переустройство нашего общества ведется не в интересах народа и направлено на разрушение экономики, на превращение страны в сырьевой придаток развитых капиталистических стран. При сохранении существующего строя наш народ обречен на вымирание и гибель — в этом я убежден. И к этому печальному концу (подчеркиваю еще раз: при неизменности существующего строя) мы придем по двум причинам.