Елена Коровина - Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир

Миссис Уолш Маклин закрыла зонт и встала под струи дождя. На другой день врач констатировал у нее крупозную пневмонию. Надо было собрать консилиум. Но от него Эвелин отказалась.

В тот уик-энд начала 1947 года Мардж собиралась к своим внукам. Внезапно зазвонил телефон: «Скончалась ваша кузина! Ее душеприказчики должны опечатать дом и просят вас пойти вместе с ними». Мардж побелела и рассыпала по полу игрушки, которые упаковывала для внуков.

В особняке бедняги Эвелин царили сумрак и кавардак. Вещи валялись как попало, пол был усеян газетами. Неужели Эвелин читала всю эту прессу? Мардж подняла один из листов — с газетной страницы на нее смотрели фото Эвелин и Эдварда времен их скандального развода. Мардж вошла в спальню кузины. Там какие-то неизвестные ей люди рылись в шкафах, отделяя ценные вещи от тех, что пойдут на помойку. Гора для помойки — вот и все, что осталось от «заводной девчонки».

Внезапно в дверях появился один из душеприказчиков — бледный как мел. В его руке покачивалось знаменитое колье. «Это валялось на радиоприемнике в кухне…» — Голос душеприказчика дрожал. Мардж медленно подошла и взяла в руки «Голубую надежду». Бриллиант светился печальным темным светом, как будто скорбел о хозяйке.

«Сегодня суббота. До понедельника банки закрыты. Куда девать такое сокровище?!» — ужаснулся старый поверенный семейства Маклин. Мардж протянула ему колье: «Это — национальное достояние. Вот и позвоните Эдгару Гуверу, пусть положит его в сейф ФБР». Адвокат так и сделал.

Через пару лет, в апреле 1949 года, 74 драгоценности Эвелин Маклин пошли с молотка, чтобы оплатить долги семейства. Все их, включая «Блю Хоуп», купил глава нью-йоркских ювелиров, «король бриллиантов» Гарри Уинстон. Но что-то мешало ему оставить алмаз себе, и в 1959 году он подарил его Национальному музею естественной истории Смитсоновского института в Вашингтоне. Кажется, свой дар Уинстон совершил вовремя — бриллиант как раз вспомнил о своем проклятии. Почтальон, доставивший камень в заказной бандероли, возвращаясь домой с работы, попал под грузовик и лишился ноги. Потом его любимая собака ухитрилась сама удушиться на собственном поводке. Затем от почтальона ушла жена, и, в довершение ко всему, он выпал из машины и разбился.

Едва злосчастный «Блю Хоуп» обосновался в специальном Уинстоновском зале Смитсоновского института, его попытались похитить. Правда, неудачно. Первого вора тут же взяла полиция, и он отравился в камере. Второй, совершив бесполезную попытку кражи, сам сдался властям, так как, выбежав из здания института, едва не попал под машину. Потом ему на голову непонятно откуда упал кирпич, после чего он и сам свалился в канализационный люк. Выбравшись, вор побежал в полицию с просьбой оградить его от проклятия. Полицейские пожали плечами: нет никакого проклятия! Ювелир Картье сам признался, что выдумал его. Люди, конечно, умирают, но ведь никто не может жить вечно.

Теперь голубой алмаз медленно вращается на круглой подставке из коричневого мрамора. Для его защиты от воров приняты уникальные меры. При первом же прикосновении к стенду, на котором он крепится, «Блю Хоуп» тут же упадет в одно из вращающихся под ним сверхнадежных хранилищ. Номера всех хранилищ меняются каждый день, и вычислить их невозможно.

Зато возможно исследовать алмаз, что и было проделано. Ученые выяснили его невиданное свойство, не встречающееся у других алмазов. Оказалось, если облучить «Блю Хоуп» ультрафиолетовыми лучами, он несколько минут будет светиться, как раскаленный докрасна уголь. Или, может, как глаз Бога? Или дьявола?..

А «злые чары» красавца алмаза теперь может увидеть каждый американец. Ведь «Голубая Надежда» принадлежит народу. Так что — Боже, спаси Америку!

В мае 1974 года американские газеты запестрели заголовками: «Дочь великого композитора Имре Кальмана подала в Центральный суд Нью-Йорка заявление на мать — Веру Кальман». И завертелось!

«Спустя более 20 лет после смерти короля оперетты вскрылось чудовищное!»

«Элизабет (Лили) Кальман обвиняет свою мать в супружеской неверности и требует повышения доли наследства!»

«Кальман завещал жене сумму в 200 тысяч долларов, что по сегодняшнему курсу составляет более 2 миллионов, и треть земельного владения. Такие же суммы композитор завещал и каждому из своих троих детей, и две трети земельных владений на всех. „Но почему мы должны довольствоваться лишь этим? — возмущается истица Лили Кальман. — Мать не была верна мужу, нашему отцу. Да и отец в 1951–1953 годах был болен и не вполне владел рассудком. Доля матери должна быть распределена более справедливо. Ведь если мои брат и младшая сестра имеют средства к существованию, то я лишена самого необходимого, — заявляет Лили Кальман. — А мать должна быть вообще лишена своей доли наследства, ведь вся ее жизнь с моим отцом являлась всего лишь авантюрой хитрой и жадной эмигрантки из России!“»

Вера Кальман читала эти газеты прямо на железнодорожных станциях между Парижем и Веной, где она постоянно моталась. В Париже у Веры была крошечная квартирка, а в Вене — Фонд имени Кальмана, помогающий начинающим композиторам, который она организовала как раз на те самые 200 тысяч, оставшиеся после смерти Имре. Так какие же деньги теперь требовать?!

Но Лили не хотела понимать, что вся часть наследства Веры ушла на благотворительность, — не верила! Не желала верить в эдакое транжирство.

«Мне необходимы деньги! — кричала она матери в телефонную трубку. — Достань где хочешь!»

Вера морщилась — где?! Конечно, она все еще бодра и работоспособна — ездит по всему свету — консультирует постановки оперетт Кальмана. Но ведь ей идет уже седьмой десяток — особых денег не заработаешь.

А ведь в их семье именно Лилика была самым любимым и балованным ребенком! Когда она родилась, Имре Кальман написал родным:

«Милостивый Бог послал мне новую молодость, новую радость: мою жену Веру и моих детей. Я больше не один. Они пришли, чтобы раскрыть завешанные, затемненные окна моей души, чтобы стало светло и снова засияло солнце. Эта тройка принесла мне лучезарный свет — моя тройка золотых детей, которые наполнили все мое существование!..»

И вот вам — лучезарная дочка! Неблагодарная, опозорившая их всех. Надо же такое придумать — назвать жизнь родителей авантюрой, а мать хитрой и жадной эмигранткой из России!

Хотя. Вера стаснула пальцы — она действительно эмигрантка из России, и за долгую жизнь кто только и как не обзывал ее!..

Вера вспомнила тот давний вечер осенью 1929 года. Вена. Железнодорожный вокзал. Желтые листья, залетающие на платформу. И взволнованный, почти срывающийся голос матери…