Софья Федорченко - Народ на войне

Пуще самоварища,

Как наш летческий народ

Никаки товарищи

Высоко летчик летает,

Никаких забот не знает,

Самолет по небу вьется,

Над пехотою смеется

Приспособим летчика,

Хорошего молодчика,

По солдатскиим по планам

Потрудиться еропланам

По всем заграницам

Полетит он птицей,

Там перебратается

Да до нас вертается

Только добывать вместе, а уж беречь — так только в своем дому, для семейства.

Что мне за радость со всеми добро делить? День хорошо, два хорошо, а на третий захочу без помехи дорогим любоваться. А тут-то и запрет. Куда лучше: хоть и плохо, да свое.

Ровно ворона, туды зырк, сюды зырк, да дырявую жестянку под задницу задвинет и думает: ах, сколь я богата!

Коню чем узда короче, тем он красивее шею гнет. А человек в укороте горб растит. Потому мы и невидные такие. Погоди, теперь выпрямимся.

Ты не гляди, что я в плечах широк. А осанки во мне нет. Из господ на воле всякий хлюст тополем растет. А мы всё в наклон. Теперь очень покрасивеем.

А ты в зад подушку, в чуб перо кочетино — раскрасавицей прогремишь. Есть в чем завидовать.

Подтяни, товарищи, пояс,

Про утробу беспокоюсь,

Стали мы свободные,

Станем мы голодные.

Эх ты, книга, барышня,

По богатым шлялася,

Ты покинь, книга, богатых,

Погости-ка с нашим братом.

Для нашего брата книга да работа — пара хоть куда.

Много книжек в городу,

Да мною не читано,

Я себе таку найду,

Наше горе считано.

Конечно, есть такие, что обо всем книжными словами говорят и по книгам всё теперешнее понимают и разъясняют. Только вряд ли они лучше нашего поняли. Мы до всего этого не через книгу — через жизнь нищую добрались.

Мне совсем не нравится слушать про теперешнее, непонятные книжные слова. Слушаешь, слушаешь, а все невдомек — про самое ли нужное говорят; как бы туману не напустили.

Про все можно просто сказать: допекли, поднялись, свое берем, за зло и добро платим полной денежкой, а ждем хорошего.

Теперь наука ни к чему, теперь смелость нужна. Темному-то легче, не страшась да не видя, наше море переплыть.

Ничего ты не расскажешь.

Хоть уча по книжке,

Частушечка всем покажет

Солдатские делишки.

Всего не переменишь, ни солнца, ни месяца, ничего к старине касательного. Вот и выходит, что человек-то в своей жизни не на все голова.

Голова человек во всей своей жизни. Выучившись, и солнце и месяц повернуть можно. Когда хочешь дождь, когда хочешь вёдро. С науками надо всем твоя власть.

Эдак-то подумавши, всех прежних ученых извести надо, чтобы такой силы против нас не обернули. Только сперва надо у них понаучиться всему.

Учились землемеры, инженеры разные, как бы на нашу пользу. А выходило так, что только нашими трудами перинки свои выколачивали. Сами теперь все науки нужные осилим. Наша будет власть, и казна наша будет. Наша будет казна, и учить нас хорошо станут; а потом поквитаемся.

Не знаю я, где и учиться нашему брату простому, особенно недоросшему. Нам всё внове, всё примем. А ты посмотри, каких округ нас злыдней та наука выкормила.

Думаю, не раньше как с правнуков наших обученный простой станет вокруг себя вреден. Раньше-то не забыть своей туги, и чужая с того видна будет.

Теперь хочу дома все наладить, чтобы покрасивее жить. Картины и всякое возьму, на них дети поучатся.

Учиться нашим детям нужно по-иному, не по-барски. Всякий на свет чистеньким приходит да вот через науку выучивается чужую-то шкуру себе на одежку драть.

Нам наука не страшна. Наше житье такое было, что всякую науку перетерпеть можем.

Когда я читать стал, ничему я плохому не выучился. Нашему разуму плохие книги не понять

Деды не учились, а добро видели. И живали неплохо. Семью подымали и подати. Жили же, бывало, до ста годов.

Дуб стоерослый и до тысячи годов живет. Так не бывать же человеку дубьем, коли у него кровь в теле да мозги в башке. За деда спина его ответчица, а мы и сами за себя постоять сможем.

Кабы к нашей доброте ума-разума понадбавить, хорошая бы тюря вышла

Ты читай теперь поболе. Мы дело свое сделали, передышка будет, от века так поведено. Вот ты в отдых-то читай, ума набирайся. В книгах и дерьмо есть, а больше наука.

Теперь книги запрещенные по рукам пойдут. От них всё дело узнаем. Недаром их царь запечатал: правду знали.

Звезды на небе сияют,

Стало людям веселей,

Парни с девками гуляют

На лужочке при селе

Не зевай, братцы, на месяц,

Звездочек не считай,

Лучше, свечку призажегши,

Нову книжку почитай

Буду учителя хорошего искать. Эдакие-то мы: не только что строить с толком не сумеем, а и того невдомек, чего рушить следует.

Как в люди отдавали, сказывал мне отец: иди, сынок, в люди, всему учись, больше всего книгам. А людям не верь, кроме человека рабочего. Этот и на смуту позовет — так все для тебя же

Все теперь можно смотреть, только хитить [96] Xитить (обл.) — похищать, красть не приказано. Надо бы всякие вещи, очень хорошие, у богатых взять да, никому не отдавши, всему народу показывать.

Думать теперь нужно обо всем, что под рукой. На небо же не заглядываться. Там свои обдумыватели найдутся. Ни им до нас, ни нам до них — всякий на своей земле печальник.

Ты сам устрояй, не гляди, что не умен, книги не знаешь, трудам-нужде с прадедов обучен. Нашему брату такие-то теперь понадежнее будут

Коли так думать, сгнием в темноте. Ученых ты не гони. Пока их по-хозяйски поберечь надо, от них учиться-то.

Силой свет обойму, умом ничего не пойму Все — на чужой голове да своим горбом. Этак-то и человеком счесться нельзя.

Пошевелить мозгами можем, жернова-то у нас есть, а вот что на них перемалывать — не выучены.

Мы-то, словно целина черноземная,— всё уродим, только бы сеяли.

Попаду в гимназию,

Увижу разну Азию,

Попаду в ниверситет,

Оглянусь на целый свет.

Не думал я, что с царем-то так попросту. Все, бывало, и сказки-то громом грозилися. А вот и вышло. Может, эдак-то и господа бога попроверить можно.

Куда глянешь — всё грех. А теперь начальство на нас без палки, значит, и бог не того хотел, что сказывали. Это еще очень обдумать надо, да времени нету.

Я ли не терпел, не маливал, все на бога возлагал, после смерти за долготерпенье счастья ожидал. Однако в последние часы до того готов был, совсем от церкви отпал, хоть дьяволу душу впору отдать. Теперь я человек, а после смерти не моя забота, я жить выучился.

Ты бога оставь, пусть его себе на небе сидит, это теперь не первой важности занятие. Ты страну нашу присмотри. Только сопливость свою помни, а то ахнешь в министры, так только одной думкой и прогремишь,— ставьте, мол, трактир на весь на мир, всего-то и занятия твоего до сей поры было.