Александр Наумов - Спецзона для бывших

– Не появится ли у вас комплекс недоверия? Ко всем, кого встретите? Ведь надо кому-то и верить.

– Надо жить без иллюзий. Правильнее будет так сказать. Потому что весь мир построен на компромиссах, абсолютно весь мир. На каких-то взаимных интересах. Если вы вдруг выходите за пределы этих взаимных интересов, это значит, здесь что-то иное. Может, конечно, быть очень тесный круг общения – это твоя семья, например. Вот так и создаешь свой мир, а за пределами этого мира совершенно иные отношения. Отношения именно взаимной заинтересованности.

– Давайте поговорим о жизни в колонии. Что это за жизнь?

– Несмотря на то что я двадцать лет проработал в прокуратуре, я, когда попал в зону, то сразу ощутил – это другой мир. Другие манеры общения, другой язык. Или ты начинаешь учить этот язык и принимаешь правила поведения, или ты становишься отверженным в этом мире. Третьего варианта нет. Здесь действительно нужно выживать. Потому что в колонии все обострено… И здесь действует материальная заинтересованность, она выходит на первый план во всех отношениях. Здесь просто так тебе даже иголку не дадут. Заведомо предполагается, какую услугу ты окажешь в ответ.

– О каких услугах вы говорите? Ведь в зоне никто ничего не имеет. Все равны.

– Это только на первый взгляд. Например, я не хочу мыть пол. И я тогда подхожу к кому-нибудь и говорю: «Ты согласен помыть пол?» И даю ему пачку сигарет. Он, конечно, соглашается. И он это делает каждый день. Или у меня порвались брюки. У меня нет навыков их зашивать. И опять пачка сигарет помогает мне решить проблему. Вот уже начинается взаимный интерес, о котором я упоминал.

– Только не говорите, что зона – слепок общества, оставшегося за пределами колючей проволоки.

– А я так и думаю. На воле что-то делают за деньги, а здесь – за услуги.

– Это нормально?

– По-другому здесь невозможно.

– Ну почему же: если умеешь, зашей брюки товарищу по несчастью просто так, без корысти, не беря сигареты. Научи его самого шить, вот и всё. Обычные человеческие отношения.

– Здесь этого не бывает. Потому что в зоне масса людей, которые не имеют никакой поддержки извне. И они вынуждены… работать… Ну вот еще пример: существует график уборки территории, для всех без исключения. А я, допустим, не хочу идти: долбить лед или собирать окурки. Я даю кому-то сигареты, и человек за меня это делает.

– Что-то много вы раздаете сигарет…

– Я не сказал главного: я редко кому-либо что предлагаю. Это тот человек сам приходит ко мне и предлагает свою услугу.

– А по каким причинам он мог оказаться без поддержки извне? Семьи остались, дети остались. Неужели у многих, попавших в зону, родня отворачивается? Но друзья остаются. Переписывайся, получай посылки.

– Не-е-ет, человек уходит в этот мир, как в могилу. Не каждый, но большинство. У нас в отряде сидит один человек, у которого пять братьев и две сестры. И никто ему не пишет и посылки не шлет. Я долго пытался понять. Это реакция ответная: значит, он относился к ним так же в прошлой жизни. У него были с родственниками такие отношения. И он для них и не был кем-то близким, несмотря на родство. Он что был, что не был. Ушел, ну и ладно. У них нет сострадания, потому что он не был для них значимым. Но люди даже здесь не хотят этого осознать и понять, почему они одни остались. У них растет ненависть к родственникам, что они его не хотят поддержать. Хотя сам он в прошлой жизни тоже ничем им не помог. Мало того, еще был, может быть, обузой. Ведь есть масса примеров, когда женщина начинает нормально жить только тогда, когда ее мужа посадили. К сожалению, это объективная реальность. Вот несмотря на то что в колонии отбывают срок бывшие представители власти, среди них масса наркоманов, алкоголиков. Это люди, которые деградировали еще на свободе. Здесь отбывает наказание один бывший майор, в прошлом начальник отдела уголовного розыска, – он ходит окурки собирает. Деградировал до крайней степени. Он ходит чрезвычайно помятый, небритый, грязный – редкий бомж таким бывает. А здесь этот бывший сотрудник ходит, для него это нормально. Если раньше на службе с него требовали какой-то приличный вид, то здесь никто не требует. Он предоставлен сам себе. В колонии таких осужденных называют «чертями». В зоне я пришел к поразительному выводу: в нашей стране в органы власти идет всякий сброд. Только в одном нашем отряде пятнадцать человек не имеют среднего образования. Они учатся в колонии в средней школе, начиная с восьмого класса. Но это же были представители власти! Как же их брали в милицию? Но это, я говорю, только в нашем отряде. А в колонии их наберется человек шестьдесят. И это взрослые люди, которые состояли в должностях. У меня товарищ появился в зоне. Он бывший прокурор. У него уровень достаточно высокий. Вот такое большое расслоение в зоне. Еще один мой товарищ – бывший подполковник, из гарнизона. Сел тоже за взятку. Но по натуре он человек воспитанный, тактичный, интеллигентный. Он не может влиться в эту волчью стаю. Несмотря на то, что он вроде бы должен быть солдафоном. И вот для него непонятны такие вещи, как подставить кого-то. Хотя в милиции это в порядке вещей. К сожалению, в зону народ, который здесь сидит, принес самое плохое – ментовское. Как говорят про них – менты. Они и есть менты. Это их самое плохое качество. Люди без принципов. Заложить, подложить какую-то гадость, интриги плести… Ведь работает в зоне только часть осужденных, остальные сидят без работы – это простойные бригады. И вот они весь день сидят и обсуждают друг друга. Сплетни плетут. Без конца. Одно и то же каждый день. Я вам приведу такой пример. Вот меня когда привозили на судебный процесс, помещали в «стакан» – это отдельная маленькая камера, пятьдесят на пятьдесят. Сидишь, ждешь своей очереди, когда тебя приведут к судье, он допросит. Охрана тут же. Процесс прошел, я жду вечера, когда меня повезут обратно в СИЗО. Весь день охрана здесь играет в карты. И вот я вынужден слушать их – мне деваться-то некуда. В других «стаканах» сидят женщины – их тоже судят. Охрана общается между собой только на одном языке: мат-перемат. Тема разговора тоже одна: где кто вчера чего выпил и чего съел. Дальше слушаю: «Ой, смотри-ка, Васька, цемент привезли во двор» – это во двор областного суда. И они продолжают: «Надо вечерком подъехать, пару мешочков спиздить». Я слушаю и думаю: неужели раньше-то я всего этого не видел и не слышал? В соседней камере сидят два бандита – тоже после суда, между собой разговаривают. И у них точно такой же лексикон, эти же выражения. Они ничем не отличаются от этих сержантов. Абсолютно. Это тогда меня поразило…

А вот сейчас я смотрю, когда в колонию попадают молодые милиционеры, они адаптируются уже через два часа после заезда сюда. Для них вообще ничего не меняется. Бандитская среда для них родная. Повадки, манера общения, темы разговоров – все то же, что у шпаны из подворотни. Это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Я ведь тоже привык к зоне. Это сначала она меня смутила, а потом адаптировался. Внутри зоны все вопросы регулируют сами зэки. Офицеры сидят только на КПП. А на территории зоны в специальных будках сидят зэки, они проверяют, чтобы никто лишний не выходил из локального участка. Зэки ходят в патруль, смотрят, чтобы все были одеты по форме, в робу, чтобы у всех были бирки. Зэки следят за поддержанием чистоты. Завхоз в отряде – зэк! – смотрит за порядком в отсутствие начальника отряда. Чтобы все было покрашено, побелено, чтобы вовремя сменили белье. И в этих условиях у зэков вылезает все ментовское. Он смотрит на тебя так же, как вчера смотрел на бабушку, торгующую семечками на рынке. Есть такие, что готовы тебе тут же в горло вцепиться. По любому поводу. Вот парадокс: в колонии они сразу принципиальными становятся. Почему? Потому что в большинстве случаев в зоне на должностях оказываются именно те, кто не состоялся в прошлой жизни. И здесь у них появляется единственный шанс как-то показать себя. Это такое рвение… В зоне он наконец-то стал начальником. Сегодня его ставят, например, банщиком. Ну кто такой банщик? Твое дело тазики убрать… Ничего подобного! Я могу тебя пустить в баню, а могу не пустить. Цепочку может себе завести он, будет ходить наматывать на палец – ну ведь начальник он!.. Большой теперь человек! А цепочка выступает как атрибут представителя власти. Назавтра ситуация меняется: его вдруг убирают с должности. И вот он стоит в углу совершенно потрясенный. Конец карьеры и всех жизненных планов!.. И он снова пытается лезть во все дыры: лишь бы хоть как-то соприкоснуться опять с властью. И смех и грех. Став начальником, он может послать тебя. Безнаказанно. Он ощущает, что это власть… Вот почему в зоне очень много обиженных? В каждом отряде человека два-три таких есть.