Журнал Русская жизнь - Будущее (август 2007)

«Как проходят дни?» - «Делаю что-то по хозяйству и учусь ходить на протезах». - «Получается?» - «Пока не очень».

Смотрит американские фильмы про безногих солдат - «Рожденный 4 июля» и «Форрест Гамп».

«Только про безногих?» - «Нет, не только. Еще смотрел последний „Крепкий орешек“, понравилось». - «А читаешь что?» - «Ничего не читаю». - «Что думаешь о приговоре сержанту Сивякову?» - «Четыре года - нормальный срок, но жалко, что его одного посадили». - «Кого еще стоило посадить?» - «Офицеров, которые это допустили». - «Помнишь, как в январе в больнице написал записку, что Сивяков над тобой издевался?» - «Да, что-то такое писал, говорить не мог». - «Следователь говорил, что допрашивал тебя даже тогда, когда ты не мог говорить, и ты кивал». - «Да, я кивал. Или мотал головой». - «Считаешь ли Сивякова своим врагом?» - «Да нет, почему врагом». - «Можешь ли его простить?» - «Бог простит». - «Веришь в Бога?» - «Да не то чтобы». - «А о министре Иванове что думаешь?» - «А что Иванов, это же не он армию до такого состояния довел». - «К Путину как относишься?» - «К Путину нормально, нравится». - «С кем общаешься?» - «Ни с кем» (Галина Павловна переспрашивает: «Что, даже ребята из школы не пишут?» - «Нет, не пишут»). - «На улице бываешь?» - «Очень редко, по вечерам во двор выхожу». - «Может быть, с соседями общаешься?» - «Да нет, какие там соседи, алкоголики да китайцы» (Галина Павловна добавляет: «Некоторые соседи прямо в лицо говорят, что мы это все сами ради квартиры устроили. Я сначала обижалась, теперь внимания не обращаю, на всех идиотов нервов не хватит»). - «Кроме Бакова какие-нибудь политики приходили?» - «Нет, не было политиков». - «А чиновники?» - «И чиновников тоже». - «Журналисты достали?» - «Да, есть немного».

Волнуясь, подтягивается на поручнях своей коляски, повисая над ней на руках всем телом.

На вопрос «О чем ты мечтаешь?» ответил «Не знаю».

На вопросы о его «живом журнале» вообще не отвечает. Говорит только, что ведет его сам, - но он и про почтовый ящик andrey1488@yandex.ru, который ему завели журналисты из газеты «Жизнь», говорит, что завел его сам («Теперь-то знаю, что 14-88 - это нацистский лозунг, а тогда не знал»).

Я не верю, что дневник ведет сам Андрей. Но если ему зачем-то нужно говорить, что дневник - его, пускай так и будет.

Адрес Сычевых - улица Надеждинская, дом 26. Это проявление топографического и градостроительного идиотизма екатеринбургских властей, потому что на самом деле улица Надеждинская заканчивается, упираясь в широкую Таватуйскую, домом 14. Дальше улицу еще не проложили, новые дома стоят, а улицы еще нет. К шестнадцатиэтажке, в которой живут Сычевы, нужно долго идти через дворы, мимо гаражей. Во дворах играют китайские дети. Это место называется Сортировка, самая окраина окраинного Железнодорожного района Екатеринбурга. Сортировка заслуженно именуется в обиходе екатеринбургским чайнатауном. Пожалуй, это даже и не совсем Екатеринбург.

Сам Сычев тоже существует не совсем в том мире, в котором живет связанный с ним миф. Не в том, в котором его портрет - одна из сотен модных иллюстраций бесчеловечности правящего режима, а его фамилия - модный оппозиционный лозунг. Сейчас скажу ужасную пошлость, но я, в общем, догадываюсь, почему обращаюсь к человеку, которого вижу впервые в жизни, на «ты» и почему, разговаривая с ним, складываю руки в молитвенном жесте. Это не интервью, это паломничество. Я разговариваю со святым.

Он действительно святой. Выдержать мучения, а потом не сорваться в озлобленность, не разбрасываться обвинениями, не требовать для себя вообще ничего - признаки святого. Но он будет святым только до тех пор, пока сам не начнет думать о своей святости. Сейчас - не думает. Девятнадцатилетний (сейчас - двадцатилетний) пацан, не видевший в своем Краснотурьинске (городок, в котором семья обитала до прошлого года) никакой радости, Андрей Сычев начинает жить только сейчас. Но нынешняя его жизнь с фильмами про безногих солдат, с протезами, на которых надо учиться ходить, с шестью тысячами рублей пенсии от СПС, - эта жизнь не навсегда. В лучшем случае на год или два. А дальше что с ним будет?

Сейчас Андрею Сычеву, может быть, даже тяжелее, чем полтора года назад на операционном столе в челябинской больнице. Тогда нужно было выжить, и он выжил. А сейчас никакой цели нет. Начать ходить на протезах - это не цель, а средство. Средство для достижения непонятно чего.

Идти учиться? На кого? Я спрашивал, он не знает. Не знает, сможет ли учиться. А если не сможет, что тогда? Тоже не знает.

Говорит, что его достали журналисты, и наверняка искренне в этом убежден. Но в самом ли деле он готов жить без внимания посторонних людей? Друзей нет, соседи - китайцы и алкоголики. Разведенная сестра с сыном Робертом (они живут в той же квартире, но, когда я приезжал, отдыхали на море), любимым племянником Сычева, - и больше никого.

И если вдруг завтра рядом с ним появятся люди, которые станут объяснять ему, что он достоин большего, чем имеет, что на все вопросы, на которые он сейчас отвечает «не знаю», существуют простые и четкие ответы, что он должен что-то говорить, что-то делать (написать или надиктовать книгу, поехать на ток-шоу, вступить в партию - да мало ли что), - вот это будет беда. Выборы закончатся. А с ними кончится и политтехнолог Баков, и книги кончатся, и ток-шоу, и наступит звенящая тишина, не прерываемая никакими звуками. Как это пережить?

Полтора года госпитальной изоляции в обществе родной матери и хмурых врачей уберегли его от многих рисков. Он не стал живым знаменем, которым размахивают на митингах, был надежно защищен от создаваемого прокурорами, политиками и журналистами мифа под названием «Андрей Сычев». Изоляция позволила ему остаться вне мифа, остаться живым. Научиться существовать среди людей, может быть, гораздо сложнее, чем научиться ходить на протезах.

«Школа будущего» на территории настоящего

Язык современного российского образования - очередь наползающих родительных падежей: «методология внедрения инструментов мониторинга контроля качества обучения учащихся». Не закаленный человек теряется и тоскует, закаленный вспоминает ильфопетровское «Все на выполнение плана по организации кампании борьбы за подметание» и ищет, где засада. Смесь кондового шкрабовско-наркомпросовского канцелярита с жаргоном методологов - одновременно и язык описания образовательного будущего. Насчет содержания еще можно сомневаться и допускать варианты, а вот ценности этого будущего понятны уже сейчас, они не враз назначаются, а формируются неспешно и поступательно, из года в год, - лет через пять-десять можно будет и приступить.