Журнал Русская жизнь - 1937 год (сентябрь 2007)

Но веселье-то шло не просто так. Во-первых, чиновники всех уровней, включая самый верх, имели со всех процессов свою долю, а то и непосредственно участвовали в качестве хозяйничающих субъектов. Во-вторых, идеологически: был взят курс на уничтожение «совка», и раздербанивание его материальной составляющей приветствовалось - как разрушение вражеской территории. Ценилось именно производимое бизнесом разрушение, в нем-то и была идеальная составляющая процесса.

И, конечно, разноцветная вакханалия была лишь внешним слоем, веселой пеной над подводными финансовыми потоками. Система попила и раздербана родилась вместе с самой российской бюджетно-финансовой системой, в одном флаконе. Разные люди сели на разные ее места, начиная с низового уровня, где разворовывались тощие рубли социалки, и кончая самым верхом, где с золотой вилочки вкушали кредиты Международного валютного фонда и Всемирного банка. Хозяева дорогих московских кабаков внимательно читали газеты: сразу после очередного транша выручка обычно возрастала в разы. Еще больше имели заграничные кабаки: пильщики предпочитали профукивать добытое в России бабло за бугром. Кстати, профукивание бабла за бугром считалось признаком лояльности к существующему политическому порядку, так что «где надо» смотрели на это с одобрительным прищуром. Оно и сейчас осталось: отсюда и бесконечный куршевель, уже обрыдший, но почему-то нужный.

Как относились тогдашние деловые люди к тому, что они делают? Ожидаемый ответ - «со здоровым цинизмом». «Да, ворую, и что? Мне нравится, денег много, какие проблемы?» Такие были - более того, задавали тон. Однако большинства они не составляли. Цинизм в активной позиции, идеология сверхбестии, право имеющей, - вообще довольно редкая штука. Куда больше было циников пассивных, голубеньких глазом. «Да, все воруют, мне лично это не нравится, но таковы правила игры, а у меня мама больная, нужно зарабатывать». Это, кстати, не ирония: про больную маму как причину обращения к торговому делу я слышал несколько раз от ушлых и тертых дядек, профессиональных пильщиков (один так даже в прямом смысле занимался пиломатериалами). Другие ссылались на детей: «Для них стараемся». Это было почти правдой: детишек в этих кругах принято любить, в отличие от работы. Иные же просто старались загнать нехорошие вопросы о сути своей деятельности поглубже в подсознанку. Пособлял им в этом единственный продукт, который тогда производился в России в товарных количествах. Поднявшиеся переходили с нее, родимой, на вискарь или сразу на коньяк. Непьющие бизнесмены в 90-е, впрочем, встречались - те, которые успели зашиться. Кое-кому от болей в душе помогало умеренное воцерковление. И наконец, суровые души бизнес-дядей согревала мысль о перспективе уезда на хрен. В ту пору высшей и последней стадией обогащения стала считаться финансовая эмиграция, то есть срыв крупного куша и последующее бегство на Запад. В нормальную страну, под защиту закона, где не нужно будет воровать, а можно честно проживать наворованное.

В этом смысле интересна функция так называемого криминала. Братва играла в тогдашнем бизнес-мире очень своеобразную роль, сравнимую, пожалуй, с ролью заградотрядов при военных действиях. Если б не братва, коммерсы, утолив первый денежный голод и немного очухавшись, могли, пожалуй, заняться чем-нибудь душеполезным: например, вложить деньги в долгоиграющее, но не прибыльное на первом этапе дело, попытаться начать производство чего-нибудь. Но сверхвысокий криминальный налог, то есть необходимость платить «крыше» (и периодически «попадать») делал любую конструктивную деятельность невыгодной по определению.

С другой стороны, за бизнесом присматривало государство. С теми же целями - не дать ему стать общественно полезным явлением. Налоговый пресс и безумное законодательство плющили всех, кто пытался заняться хоть чем-то помимо мародерства и проедания выручки. При этом самым высоким был налог неофициальный - тот, что должен был заносить коммерс госчиновникам как выкуп права на жизнь и дальнейшее мародерство. И самым страшным было не законодательство как таковое, а система правоприменения. Поэтому, в частности, строгой границы между собственно бизнесом, криминалом и государственным участием во всем этом безобразии не было даже в проекте. Милиции фактически запрещали трогать бандюков (а разрешили бы - тогдашняя милиция свернула бы им шеи за месяц), можно было только завидовать и учиться искусству крышевания и разборок. Хотя самой лучшей школой этого дела стала Чечня, постоянно действовавший источник пополнения кадров криминалитета - в основном кавказского, но и славянского тоже.

Система в химически чистом виде существовала до 1998 года, когда грянул дефолт. Каковой стал не столько крахом системы, сколько ее логическим завершением вроде отделения первой ступени ракеты. От конструкции что-то отваливается с шумом и вонью, но это не потому, что конструкция плоха: так запланировано. Разумеется, кое-кого зашибло, но и это входило в программу.

После дефолта включился иной режим функционирования. Во-первых, стало экономически целесообразно что-то производить - простое и незатейливое, но уже и это было удивительно. Простаивавшие заводы потихоньку прочухивались, и оказалось, что деньги можно делать не только на водке, но и, скажем, на дешевом пиве или даже на макаронах. Ну и не забудем самое главное: подорожала нефть. Отчего в стране завелось кое-какое благосостояние.

Что дальше? Да ожидаемые, в общем-то, вещи. Чиновники присвоили себе самые выгодные бизнесы либо заставили их номинальных владельцев делиться по полной. Государство поглотило криминал, милиция и органы научились у бандитов техникам крышевания и прочей премудрости и взяли на себя их труды. Бандиты не исчезли совсем, но сильно сдулись. Зато надулся класс людей, на которых в лихие 90-е не обращали особого внимания, - обслуга коммерсов, превратившаяся в «менеджеров» разного уровня, включая топ-. Не имея доли и работая на дядю, эти люди научились устраиваться не хуже дяди. И так далее; описывать сложное внутреннее устройство этой сферы было бы долго.

Но все это прошлое. Сколько бы мы ни накопали червяков, всегда можно сказать, что это было, да сплыло. Кто помянет, тому глаз вон.

В таком случае что собой представляет нынешний российский бизнес? В смысле - чем занимается современный российский бизнесовый чел на своем рабочем месте и как он понимает смысл своей деятельности?

Начнем с того, как в бизнес приходят. Не с улицы: времена, когда любой нахал мог открыть частную лавочку, прошли безвозвратно. То есть лавочку-то открыть можно, оформляй ПБОЮЛ в «едином окошке» и вперед. Просто на этом нельзя ничего заработать. Это не бизнес, а самозанятость, клевание зернышек, которыми нельзя накушаться досыта. В тех же сферах, где водятся реальные деньги, за ними строго присматривают. Самозахват тут невозможен, должны пустить. Казалось бы, самое простое - пристроиться на работу к крупняку и там карабкаться по служебной лестнице, а потом заняться делами самому, ну или вырастать в топа. Но на работу в настоящее доходное место - ой, непросто. Образование и способности тут играют роль, но не определяющую. Значима семья: папа возьмет сына к себе в офис и будет учить. Иногда помогает старая дружба семьями: самого друга на работу не возьмут (опыт тут накоплен огромный, нельзя брать друзей на работу), а вот сына друга или тем более дочку могут и пригреть.