Журнал Русская жизнь - 1937 год (сентябрь 2007)

Но не будем драматизировать, не все двери закрыты, ищущие иногда обретают. Сейчас какой-нибудь ученый специалист по тому-сему с опытом и дипломом бизнес-скула может стоить очень дорого и даже стать главной расходной статьей своей конторы. Повысилась цена хорошего образования: востребованы сложные западные технологии ведения дел. Правда, вjobывать придется по-черному, десять-пятнадцать часов в сутки плюс какие-нибудь командировки к черту на рога. Но все-таки.

Теперь - зачем люди идут в бизнес? Банально: это единственное занятие, приносящее деньги. Подчеркиваем, единственное. В России. В других странах человек может жить хорошо, работая пожарным, врачом, сочинителем скрипичных квартетов или даже преподавателем эстетики в университете. Здесь все эти люди обречены либо нищенствовать, либо заниматься тем же самым бизнесом, только в извращенной форме. Пожарник - это не тот, кто тушит пожары, а тот, кто вымогает деньги у магазинщика, угрожая закрыть его лавочку под предлогом несоблюдения правил пожарной безопасности. Учитель - не тот, кто учит, а тот, кто сидит в приемной комиссии или принимает выпускной экзамен за мзду. Врач приторговывает «биологически активными добавками» и прочим шарлатанством. А сочинитель скрипичных квартетов подхалтуривает для эстрады, сочиняя мелодийки к гнусным песенкам, от которых тошнит. Чем так, лучше уж бизнес, то же самое, но хотя бы честно. Заниматься гадостью - так за хорошие деньги и без кривляний.

Почему гадостью, спросите вы. Ведь можно же получать удовольствие от сложной напряженной жизни делового человека. Радость от решения сложных, нетривиальных задач, коими изобилует бизнес. Счастье быть нужным: в конце концов, бизнесмены двигают мир, меняют его лицо.

Да, меняют. Но как?

Вот он едет на своем «ламборгини», «бугатти», «мазерати», феллини-антониони, да хоть на летающей тарелке - ну, в общем, на чем теперь у них там принято передвигаться. Хозяйничающий субъект или помощник хозяйничающего субъекта, он едет хозяйничать.

Он едет по центру Москвы. Где каждая вторая машина - тоже вся из себя летающая тарелка, и все они черные и серебристые, и звенят и гудят от натуги, ожидая в бесконечной всетверской-всеарбатской пробке. И он ждет тоже. Хорошо, если пробка плановая, тогда хотя бы примерно известно, когда попустит. Но может быть и внеплановая - скажем, «начальник» погулять выехал, или глава национальной республики заехал в Кремль за данью, или там шествие какого-нибудь молодежного движения. А он будет стоять и звонить по платиновой virtuшке контрагентам: «Извините, задерживаюсь, стою в пробке, это же Москва». Африканские нравы дикой страны, да. Отчего не другие, не африканские? Он-то знает отчего, но с нами не поделится.

Он застрял около пивного ларька, где торгуют дрянным пивом, выпускаемым на российском заводе иностранцами. Такое пиво нельзя пить людям, но можно пить русским. Из чего делается это пиво и что в нем содержится? Он кое-что слышал, но сам он пьет другое пиво, для людей, а нам он портить настроение не будет.

От не фиг делать он разглядывает унылый ряд офисных стекляшек, воткнутых на месте старых, хороших, человеческих домов. Стекляшки уродуют город, но город не жалко, он и без того резаный, уродливый, чего уж теперь-то. К тому же новоделы долго не простоят, потому как ставили их с нарушением законов божеских, человеческих и сопромата. Что там с фундаментами и скоро ль пойдут трещины по фасаду? Он-то может узнать, скоро ль, но ему это не интересно: у него есть недвижимость в маленькой европейской стране, где строят на совесть.

Еще можно включить радио. Там гнусные песенки и такие же новости в промежутках. Его контору собираются подписать на финансирование медийной программы для электората, ох, это хорошие деньги, которых жалко, но придется их отдать, ничего не поделаешь, требование идет с самого верха. Сколько придется отдать? Он знает сколько, и его тошнит при одной мысли об этом.

Но вот попустило, он снова едет. Рессоры у его летающей тарелки мягкие, но все же на паршивом московском асфальте его качает. Московский асфальт, он такой, да, - сколько ни клади, все горбатый. Почему он такой? Он знает почему, но нам не скажет.

Наконец он добирается до родного офиса, где люди и бумаги. Там он подпишет кое-какие документики по строительству очередного жилкомплекса, поинтересуется акциями пивзавода, перетрет вопрос с мэрскими насчет дорожного покрытия, побеседует с представителем главной партии страны на тему финансового участия в проведении некого важного мероприятия, курируемого этой партией. От всего этого у него образуется какое-то количество денег. Часть он переведет на счета в европейскую страну, где у него недвижимость, часть потратит в очередной поездке в другую страну, неевропейскую, но вольнонравную, где он снимает напряжение, кое-что спустит сегодня вечером за коньяком.

Впрочем, рассеянно думает он, листая бумажки, коньяк уже не тот, не берет больше, не радует; хотя, конечно, дело не в коньяке, дело во мне, я устал и теряю темп, слишком много всего было, хватит, хотя нет, не хватит, сын учится в Оксфорде, у него такие расходы, мне надо как-то снимать напряжение. Может быть, попробовать кокс.

Обломов и история

Солженицын не дает себя забывать: напечатал резюме о февральской революции. Уроки Февраля, некоторым образом в пандан к Троцкому с его Октябрем. Как всегда, есть смешное: царских генералов обвинил в подверженности либеральному мифу. Видимо, ему трудно представить себе человека (людей) растерявшимся. Нечеловеческая самоуверенность, не проходящая с годами. Так и надо, в пророке должно быть смешное, но нас, смеющихся над лысиной Елисея, сожрет медведь. Пророк смеется последним. Вернее, плачет, как Иеремия.

Пророк, в точности по Бергсону, существует во «времени», в «длительности», то есть на глубине бытия, а не в «пространстве», не выброшенным на поверхность. Когда же он туда выбирается, то спотыкается и падает. Отсюда смех, самая сущность смеха. Это вроде бодлеровского альбатроса. В английском есть идиома albatross, означающая досаду, ненужное препятствие, «дырку в голове». История для Солженицына - этот самый альбатрос. Сам он живет в «длительности», то есть в вечности.

Пример: его призыв, предостережение, почти мольба - ограничить потребление, засорят и убьют землю товары! - неоспоримы, их даже не пророчественность, а здравый смысл ясны едва ли не каждому. Но - как? Как остановить эту махину? Как ограничить производство и потребление в современной экономической системе? Уничтожить систему? Уже пробовали…