Журнал Русская жизнь - Интеллигенция (февраль 2008)

Рассказ об этой размолвке был напечатан в газете под названием «Ссора». Прочли его тысячи юношей и девушек. Письма начали поступать с заводов, из учебных заведений, колхозов и воинских частей: «Ссора» стала поводом для большого и интересного разговора о рабочей гордости молодых строителей коммунизма.

«…» «Щепкин ведь живет не в Америке», - пишут многие и размышляют: произойди там такая история, простой штукатур не мог бы сказать своей девушке, что он гордится своей профессией, что она нужна для родины, ведь девушка знает, что Белый дом не собирается строить новых гидроэлектростанций, ремонтировать полуразрушенные дома рабочих в Гарлеме и возводить коттеджи в индейских резервациях. Рабочему парню нелегко попасть в университет, нужны деньги. А где ему взять их?

«…» Советский человек, созидатель и творец, чувствует себя исторической личностью, человеком, украшающим землю для радостей настоящего и будущего. Это гордое и самое дорогое чувство неосторожной фразой оскорбила Галина Чалова. «Откуда это у нее? - спрашивают сотни юношей и девушек. - Она же наш советский человек, интеллигент!» И тут же многие из них совершенно правильно оценивают се слова о «простом» штукатуре как буржуазный пережиток в ее сознании. Что же касается вопроса об интеллигентности Чаловой, то здесь многие авторы писем говорят: трудно сразу решить, кто из них больше интеллигент - Анатолий Щепкин или Галина Чалова.

В самом деле: кто из них больше интеллигент?

«Чалова, наверное, считает себя интеллигенткой? - пишет из города Слуцка Евгений Ляшенко. - По некоторым данным это действительно так: она окончила техникум, работает лаборанткой. На этом основании она мечтает о друге-ровне, каком-нибудь интеллигенте, хотя бы студенте архитектурного института. Поэтому ее, видимо, так и покоробило, когда она „обманулась“ - узнала, что Щепкин - простой штукатур».

«…» Интеллигент происходит от латинского слова «понимающий». В словаре Даля об интеллигенции сказано, что это разумная, образованная, умственно развитая часть жителей. Раньше, как правило, «путь в интеллигенцию» шел только через высшее учебное заведение. Ограничен и невелик был круг профессий, которые давали людям право называться интеллигентами: инженер, писатель, учитель, художник, врач…

Партия большевиков заботливо растила в нашей стране новую производственно-техническую интеллигенцию, оказывала и оказывает ей всяческую поддержку и помощь. Но кроме старого и привычного пути формирования интеллигенции, через высшие учебные заведения, И. В. Сталин с гениальным предвидением определил другую сторону этого дела.

«Другая сторона дела состоит в том, - говорил товарищ Сталин, - что производственно-техническая интеллигенция рабочего класса будет формироваться не только из людей, прошедших высшую школу, - она будет рекрутироваться также из практических работников наших предприятий, из квалифицированных рабочих, культурных сил рабочего класса на заводе, на фабрике, в шахте».

Трудно определить - кто рабочий, кто интеллигент! В этом тоже примета нашего светлого времени.

Почему же многие, «принимая» в среду молодых интеллигентов штукатура Анатолия Щепкина, не хотят называть Галину Чалову интеллигенткой? Почему некоторые товарищи называют Чалову - Чебутыкиной?

Здесь надо вспомнить пьесу А. Чехова «Три сестры». Помните, как мечтала о трудовой деятельности Ирина Прозорова, как тосковала по той сильной, здоровой буре, которая сдует с человеческого общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку? Но и в этом будущем обществе не собирался работать опустившийся военный доктор Чебутыкин.

- Как вышел из университета, так не ударил пальцем о палец, - говорит он сам о себе. - Даже ни одной книжки не прочел, а читал только одни газеты… Вот… Знаю по газетам, что был, положим, Добролюбов, а что он там писал - не знаю…

Трудно представить себе этот образ в нашей советской действительности. Но черты «чебутыкинщины» молодежь замечает и безжалостно осуждает в некоторых своих товарищах.

Конец сталинской эпохи глазами школьной учительницы

Я вспоминаю последние годы жизни Сталина как время темное, мрачное, как возвращение атмосферы страха, характерной для предвоенных лет. Резко изменились к худшему отношения со вчерашними союзниками - Англией, Францией, США. Наступил период «холодной войны». Сталин возобновил расправу над своими мнимыми политическими противниками - вспомним хотя бы «Ленинградское дело». Советские воины, побывавшие в плену, снова попадали в лагеря, теперь уже в наши. Люди, перенесшие немецкую оккупацию (не по своей вине!), притеснялись, на них смотрели с подозрением.

Начались последовательные нападки на искусство (травля Ахматовой и Зощенко, 1946; Шостаковича и Прокофьева, 1947) и науку - генетику, «лженауку» кибернетику, языкознание. А в конце 1940-х началась антисемитская кампания.

Сначала в газетах взялись за театральных критиков, осмелившихся не восторгаться пьесами почему-то ставших вдруг неприкасаемыми советских драматургов средней руки, Софронова и Сурова (кто их помнит теперь?). Критики, как выяснилось, прятались за псевдонимами. В газетах сообщались в скобках их подлинные фамилии - сплошь еврейские. Насколько я помню, большинство литераторов оторопело отмалчивались. Лишь Константин Симонов, сделав вид, что не понял, куда ветер дует, поместил в «Комсомольской правде» небольшую заметку «О псевдонимах», в которой объяснил общеизвестное: псевдонимы и в советской, и в международной практике общеприняты - это личное дело автора. Ссылался и на себя: «Константин» - псевдоним, а почему Симонов предпочел его «Кириллу», касается только самого Симонова и больше никого. Впрочем, когда антисемитская кампания приняла угрожающие масштабы, перед самой смертью Сталина, голос Симонова прозвучал в общем хоре, пришлось и ему промямлить что-то об опасности «еврейского национализма».

Сейчас, когда часть общества склонна идеализировать советские времена («Прощай, империя, моя шестая мира»), считаю нелишним напомнить о некоторых реалиях этой «шестой мира». Хочу рассказать о людях, с которыми я общалась - сослуживцах, друзьях и просто знакомых.

В начале пятидесятых в нашем доме появился новый для меня человек - оказалось, друг отца еще с молодых лет. Иван Романов (отчества не помню, а жену звали Аполлонией) был рабочим, как и мой отец. Отец был токарем, а Романов - печатником. Оба стали профессиональными революционерами, только Романов - меньшевиком, а отец - большевиком, что не мешало их дружбе. Судьба их сложилась по-разному. Романов вернулся недавно из сибирской ссылки и жил где-то под Москвой (может быть, и за 101-м километром). Он часто приходил с дочерью Женей. Она была года на два старше меня. Всю войну, пока отец томился в ссылке, Женя была на передовой, вытаскивая раненых из-под огня. Мне запомнилось, как однажды Романов появился в нашей квартире взволнованный, с трясущимися губами: «Иосиф! Вчера мне попался журнал „Крокодил“, поглядел на карикатуры, на носатых врачей в белых халатах, и все понял - опять орудует черная сотня!»