Журнал Русская жизнь - 1968 (май 2008)

Девочки с Пасси разрываются на части. Надо успеть побывать всюду, где сейчас творится история. Иногда возвращаются домой. Принять ванну. Умение щеголять грязью дается не всем. Родители, встревоженные событиями, радовались, что вот, мол, дети спокойно сидят дома и ужинают. Дети после ужина вежливо желали родителям спокойной ночи. Бедные родители облегченно вздыхали. Наконец-то, образумились. Только в полночь кровати детей пустовали. Наша знакомая французская многодетная семья (8 детей, из них 6 студенческого возраста), буквально волосы рвала от отчаяния. Как ночь, все комнаты пустуют. Когда только успевали уходить? Оставались дома маленькая пятилетняя Мари-Эв и шестнадцатилетний сын, яростный роялист.

Тем временем в Одеоне один за другим выходили на сцену ораторы. Бессильные Жан-Луи Барро и Мадлен Рено с грустью следили за опустошением своего театра. Толпы студентов проходили через ложи артистов, мерили костюмы, портили грим, исписывали стены, по-пролетарски жарили на спиртовках яичницу, обливая жиром ковры и бархат кресел, бросая окурки на пол.

Когда- нибудь приходит все же конец хорошим вещам. Стали разгонять непрошенных обитателей Сорбонны. Войдя в один из кабинетов учителей, полиция обнаружила юную пару влюбленных. Нежно обнявшись, они спали сном праведных. С трудом растолкали их, объяснили, что революция кончилась, можно расходиться по домам. Они растерянно улыбнулись, посмотрели друг на друга: «Жаль, нам тут так хорошо было!» Первый снимок с баррикад, в вышедшем после месячного перерыва еженедельном иллюстрированном журнале «Пари-Матч», изображал молодого революционера в каске, с черным флагом в одной руке, другой рукой обнимающего девушку. Подпись: «Они целуются перед битвой».

Катангов полиция захватить в Сорбонне не успела. Прибрав к рукам немало денег, Джимми из Обервилье, его приспешник, вылитый «Че», и Джильда с Баррикадой умчались в угнанном автомобиле. У Джильды-Франсии в Нормандии есть мама с домом. Она привела туда своих заросших бородой и грязью друзей и объявила мамаше: «то мои друзья студенты, я пригласила их на вик-энд». Мама покосилась на их бороды, на сомнительной чистоты платья. Что она могла сказать? Отбились от рук дети. Вскоре между Джимми и «Че» вспыхнула ссора. Не из-за Джильды. Из-за 30 000 франков, прихваченных в Сорбонне. Как делить? Ссора кончилась плачевно. Несколько дней спустя местная полиция обнаружила в кустах Джимми из Обервилье с пулей в спине. Несколько поодаль лежал задушенный красным галстуком черный Баррикад.

«Че» и Джильду задержали у бельгийской границы. Там же были задержаны еще две подозрительные личности, имевшие наличными крупные суммы денег и затруднявшиеся объяснить их происхождение. «Че» посадили в тюрьму. Родителям Джильды-Франсиси предложили выбор: исправительный лагерь для малолетних или монастырь. Родители выбрали монастырь.

Кончилась революция. Молодые последователи Мао, Че Гевары и Троцкого, утомленные «марксистско-ленинским троцкизмом маоистского направления» (такая партия существовала, но была распущена правительством после событий мая), решили поехать отдохнуть на лоне природы. Единственный их извечный способ передвижения - автостоп. Тут-то и ждало их жестокое поражение. Сколько ни махали они привычным жестом автостопера, машины, как одна, проезжали мимо. «Ха-ха! - посмеивался парижский обыватель - Сорбонну вы, может, и оккупировали. Но мою машину вам оккупировать не удастся!»

Сентябрь. Несмотря на некоторых ожесточенных агитаторов, экзамены прошли довольно спокойно. Более80 % студентов пришли сдавать экзамены. Надо заниматься. Наверстать потерянное время. От революции остались лишь мечты, мечты о несбывшемся.

Татьяна Беловенец. Париж, сентябрь 1968 г.

«Новое русское слово», Нью-Йорк, 9 декабря

Государство - вотчина компартии

Москва, 8 декабря - В передовых статьях «Правды» и «Известий», посвященных отпразднованному 5 декабря «Дню конституции СССР», с особенным нажимом проводится мысль об абсолютной подчиненности советского государства коммунистическому партийному руководству.

Эта безоговорочная подчиненность выдается за последнее слово подлинной демократии: «Как бы ни ухитрялись буржуазные клеветники и их ревизионистские подголоски, им не удастся исказить истинную суть процессов, происходящих в нашем обществе, извратить советский образ жизни с его реальным демократизмом», - пишет «Правда».

Стремление Чехословакии и других стран-спутников СССР освободиться от московской опеки, равно как и нарастающее недовольство в среде советской интеллигенции, - чрезвычайно встревожили возглавителей партийной диктатуры. «Известия» в своей праздничной передовице открыто подчеркивают исключительную опасность лозунга «За Советы, но без коммунистов» (известного под наименованием «Кронштадтский тезис»).

«Руководящая роль Коммунистической партии, - пишут „Известия“, - сплоченность вокруг партии всего народа - святая святых социализма, социалистической демократии… лозунг „За Советы, но без коммунистов“, можно сказать, стал знаменем контрреволюционеров. Отсюда же, по сути дела, исходит сегодня, варьируя, применительно к обстановке, и мировой антикоммунизм».

Материал подготовлен Марией Бахаревой

Воспоминания. Часть 2

Если вспомнить других ярких и оригинальных людей, так или иначе связанных с «Новым Сатириконом», то (исключая Аверченко - о нем еще будет сказано много, ибо он связан со всеми) необходимо остановиться на Грине.

Александр Степанович Грин (Гриневич) - очень много писал в «Новом Сатириконе», хотя и не стал типичным «сатириконцем». Да вряд ли он к этому и стремился. Его связывали с «Новым Сатириконом» органическая ненависть ко всему пресному, спокойному, уравновешенному, покорному, застойному, консервативному. Он писал стихи, басни, фельетоны, рассказы. В каждой его строке видна его улыбка - саркастическая и беспощадная.

Известно, что он одно время сильно пил. Как-то, в весьма тяжелом состоянии, он забрел вечером в редакцию, где кроме меня никого не было. Я вышел на несколько минут из комнаты, оставив дверь открытою в переднюю, да и входная дверь не была закрыта. Вернувшись, я увидел на диване фигуру, лежащую лицом к стене. По торчащему усу я узнал Александра Степановича.

Он не спал, хотя очень хотел бы заснуть. Он повернулся и обратился ко мне с просьбой. Он просил разрешить ему переночевать в редакции, на этом диване; умоляющим голосом он рассказал, что не спал три ночи, что его забрали в участок, откуда он с трудом ушел.

- Прошу, - сказал он, - оставьте меня здесь или помогите найти номер в гостинице. Сам я не в состоянии.