Игорь Дьяков - Лето бородатых пионеров (сборник)

– А как зовут вашего внука?

– Игнатом.

– В вашу честь?

– Нет, случайность… Тут все сложнее. Понимаете, Леша, это сын падчерицы. Ну, дочери жены, моей второй жены… Истроия, к сожалению, банальная… Давайте еще выпьем, а? За вас, за ваше будущее! Лично ваше и вашего поколения, которое я перестаю понимать, чувствуя себя побежденным учителем. Вы выбродили на таких хитрых дрожжах… Вы женаты? А-а, кольца нет!

– Через неделю свадьба, – улыбнулся Прохошин, прикидывая, приглашать ли Буракова. Решил повременить.

– О, тогда вам не стоит говорить… Впрочем, чтобы избежать некоторых ошибок… За вас, племя младое, трудноуправляемое!

Они снова выпили. Алексей почувствовал во всем теле волны тепла. Ему захотелось, как в детстве перед сном, послушать что-нибудь страшное.

– История, в общем-то, немудреная, чего уж там, – начал Бураков, грустно пошевеливая угли сучковатой палкой. – Женился я рано, в девятнадцать, по горячей любви. Но она, любовь, как-то скоро стала перегорать. Супруга словно железный маршрут для нашего корабля совместного установила. Она – как капитан, в мостик вросший – глядела вперед. Следила, чтобы этот самый корабль ни в коем случае не сбивался с курса. Причем создавалось впечатление, что мне эти, ею намеченные, светлые дали видеть не дано. По правде говоря, поначалу меня это вполне устраивало. То есть я, конечно, помогал ей по дому и морально. Работал, как вол. Но вот, что называется, чувство пути было мне чуждо. А оно нужно, нужно, Алеша, если вы хотите быть у руля. Место мужчины именно у руля… У нас родилась девочка – на радостях я написал огромный цикл… – Бураков грустно усмехнулся. – Души не чаял в ребенке, разве что грудью не кормил. Через семь лет родилась вторая девочка, и все почти повторилось. «Почти» – потому что второго ребенка я уже не хотел. И когда понял, что жена моя беременна бесповоротно, вспомнил, как пришел с творческой попойки в таком состоянии, что себя не помнил, и… В общем, к нежеланию добавился страх, что родится дебил. Страх постоянный, мучительный. Учтите и это, Алеша. Что делать, что делать… К счастью, родилась моя Танюшка. Она, кстати, в прошлом году закончила театральное училище и уехала по распределению в Сибирь – этим последним я горжусь не меньше, чем ее талантом. Так вот супруга!.. За эти годы ее хватка стала уже не то что железной – алмазной! Она стала разговаривать со мной отрывисто, командным тоном. Появилось банальное отношение к мужу как к рысаку, который обязан ежедневно выигрывать призы. Роздыху не было: улыбчивая литературная драка дополнялась домашней «накачкой». Дух соревнования в самых извращенных формах внедрялся в меня, бедного, со всех сторон, и, главное, с тыла. Я осатанел от непрерывных скачек. И в этот момент встретил женщину… Алеша, вы не представляете, что это была за женщина!

Бураков всем телом откинулся назад, восторженно глядя на Прохошина. Алексей на миг залюбовался ликующе-лукавым взглядом из-под круглых стекол, в которых плясали два маленьких упорных костерка.

– Это было ровно десять лет назад, – заговорщески продолжал Бураков, в большой рыхлой компании. Я, признаться, доходил от жениного взгляда поверх или, в лучшем случае, сквозь меня. Друзья, как водится, утешали в редких перерывах между литературоборческими, самокопательскими, фрондерскими и славянофильскими речами. В общем – к черту детали! Скажу о главном – моем тогдашнем потрясении.

Представьте, Алеша: в унылый полумрак моей тогдашней жизни, в дым порядком надоевших разговоров явилась женщина с огромными, чуть раскосыми глазами, статная, с высокой прической, которую пересекала тонкая серебряная прядь…

Сравнить эту богиню можно было только с северным сиянием, чудесным образом вспыхнувшим в черном небе юга! От нее исходила Нежность и Тайна. Ни тени жеманства – явление в нашей среде редкое. От нее веяло покоем и блаженной, вожделенной конечностью тихой гавани, тоска по которой бродит в нас, мужчинах, постоянно. При мысли о ней я чувствовал… просветленность. Не хотелось говорить, а тем более шуметь, пошло ухаживать, – только любоваться, длить минуты счастья…

Только потом, когда ушло ослепление первого восторга, мелькнула шальная мысль: «С такой грех даже знакомиться – это сокровище надо срочно похищать, а именем поинтересоваться лишь где-то в тайге, под звездами, под звон колокольцев, с дрожью в голосе поинтересоваться: «Как звать тебя, красавица?»

Но все было не столь поэтично. Она оказалась женой пианиста, впервые присутствовавшего на наших посиделках. Ее звали Анна. Анна…

Она тоже была пианисткой – аккомпаниатором в консерватории.

Я стал тайком бывать на концертах с ее участием. Словно школьник в свои пятьдесят. Потом мы познакомились ближе. Потом поняли, что должны видеться ежедневно.

Алеша! Эти два года – самые счастливые в моей жизни.

– Два?

– Да. Потом случилось дикое событие. Она попала в автомобильную катастрофу…

– И погибла?

– Н-нет. Она выжила… Осталась без ноги… – Бураков явно смутился.

– Вы ее… предали?

– Все не так просто, Алеша. В этой жизни все не так просто. Нет ничего легче, да и неблагодарней, чем привешивать ярлыки.

– Простите.

– Муж ее оказался на редкость порядочным человеком. Он окружил ее такой заботой, что о наших дальнейших встречах не могло быть и речи. Тем боле они переехали за город. Он почти перестал ездить на гастроли. В общем, все как-то складывалось против нас.

– А ваша семья?

– Там ничего не знали. Все шло по-прежнему. Но не для меня, конечно. Девочки подрастали. Мы в заботах о них только и сходились. Долго это продолжаться не могло, и, наконец, я ушел. Теперь снова женат. На спокойной, умной женщине, которая не пытается лезть в душу. За это я ей бесконечно благодарен.

– А мальчик? – Прохошин кивнул в сторону палатки Буракова.

– Игнат ее внук. Славный паренек. Мы с ним сразу подружились. Он и моим девочкам нравится.

– А что с Анной?

– Не спрашивайте, Леша. Это моя боль… Вскоре после моей второй женитьбы у Ани умер муж. Инфаркт. Сейчас она живет на пенсию. В общем, горе горькое.

– Вы видитесь?

– Редко, очень редко. Но последний раз – всего месяц назад. Она держится молодцом…

Бураков закрыл лицо широкими ладонями.

Он вспомнил стыд этого визита. Все время напоминал себе о приближающемся десятилетии знакомства с Аней, но – закрутился в майских праздниках, вечерах, торжествах и командировках.

Вспомнил уже под вечер. Схватил со стола остатки красной рыбы, сгреб сервелат, початую бутылку вина, – отмечали день рождения падчерицы, – купил букетик, вскочил в такси, и, ничего не объяснив домашним, умчался.

Аня, наполовину седая, но с такими же, как и десять лет назад, молодыми глазами, сидела на кухне за маленьким столиком и следила за огоньком свечи.