Иван Родионов - Наше преступление

При решении этого дела надо принять в соображение и то обстоятельство, что драка произошла на большой дороге, выложенной крупным булыжником. Эти камни, что лежат на столе вещественных доказательств, несомненно выворочены оттуда, с полотна дороги. Сбитый с ног Кирильев ударился головой об каменный настил, долго бился в конвульсиях, и очевидно, что таким способом причинил себе новые поранения головы.

В заключение еще одно маленькое соображение, господа. Камни эти выворочены из полотна дороги. Это обстоятельство опять-таки говорит в пользу того положения, что драка для подсудимых явилась неожиданной, и они защищались тем оружием, какое первое попалось под руку. Значит, они заранее не подготовлялись к ней. Против этого можно возразить: зачем же было драться такими большими камнями? Но, господа, не забывайте, что Кирильев был богатырь по физической силе, а по характеру – буйный, пьяный драчун. Скажите, пожалуйста, если бы на кого-либо из нас напал такой здоровенный, пьяный, исступленный детина с явной угрозой избить? Полагаю, что каждый из нас, из чувства самосохранения, станет обороняться от такого господина всем, что подвернется под руку, и раздумывать не станет, да и некогда: совершит он при этом убийство или не совершит? То самое случилось и с подсудимыми.

Может быть, с легкой руки обвинителя, вы будете думать, господа, какие закоренелые, нераскаянные злодеи сидят перед вами на скамье подсудимых, если вспомните, что пять минут спустя после совершения кровавого деяния эти юноши вместе с двумя свидетелями продолжали бражничать на улице села Хлябина? Какие надо иметь нервы? Какую черствость сердца? Нет, господа, эти юноши – не звери, не кровожадные чудовища, по молодости своей, им еще некогда было стать закоренелыми злодеями, никто из них раньше ни за какие преступления под судом и следствием не состоял. Они такие же деревенские юноши, как и другие, ничуть не лучше и не хуже своих сверстников, они только несчастнее других, потому что на совести их тяготеет страшный грех. Молодая жизнь их отравлена, испорчена сознанием того, что они пролили христианскую кровь и лишили человека жизни. Тогда чем же объяснить такой цинизм их, что, когда на руках у них еще дымилась кровь убитого ими брата, они чувствовали себя настолько прекрасно, что преспокойно пили водку?

Объяснение очень простое, господа. Им и в голову не приходило, что они преступники, что они совершили убийство. Кирильев напал; они дали ему «сдачи»; он упал на дороге; они и поехали дальше, довольные тем, что одолели драчуна и силача. «Отлежится, мол, не впервой ему». И потому что были убеждены, что ничего уголовного не совершили, были спокойны и при первой же остановке продолжали упражняться в том, в чем упражнялись весь этот день, т.е. пьянствовали. Потому-то и манчжурский герой Рыжов так комфортабельно угощался водкой из чайной чашки, что сердце его было совершенно спокойно за участь Кирильева, хотя он и старался тут уверить нас, что до смерти испугался. Никто из них не рассчитывал, что такая обычная в нравах современной деревенской молодежи потасовка будет иметь такой печальный исход.

Вот теперь, господа, мы и подошли к вопросу: кто же истинный виновник той страшной кровавой драмы, что стоила жизни одному из ее участников? Ведь, несомненно, из моей речи вы убедились, что не эти простые парни – главные виновники. Они не больше и не меньше, как только слепое, послушное орудие посторонней злой воли, той злой воли, что буйно и свободно гуляет по всем городам и весям нашей бедной родины, что разрушает все, к чему ни прикоснется. От этой страшной злой воли гибнут здоровье, счастье, достаток и жизнь миллионов людей. Вы, конечно, понимаете, господа, о чем я говорю. Эта злая воля, эта проклятая причина, губящая все и вся у нас на Руси, есть вино.

XIII

двокат залпом выпил стакан воды, обтер платком вспотевшее лицо, положил его в задний карман фрака и, шагнув ближе к присяжным, продолжал свою речь еще более могучим голосом. Видимо, им овладело воодушевление.

– И ни одному народу в целом Божьем мире вино не причиняет столько зол, сколько народу русскому, потому что ни один народ не падок так до вина, как мы. Это наш национальный порок, наше национальное бедствие. У нас пьют везде, пьют все, пьют наверху, упиваются внизу, пьют от богатства, пьют от бедности, пьют с радости, пьют с горя, пьют на свадьбах, упиваются и на похоронах. И если наверху люди пьют прилично, то чем ниже мы будем спускаться по общественной лестнице, тем приличие все больше и больше уступает место бесшабашности, разнузданности, а уж в самом низу – в мужицкой или рабочей среде пьют безобразно, отвратительно, до полной потери образа и подобия человеческого.

Я просил вас, господа, особенно запомнить, что 25 августа, в субботу вечером, когда православные христиане собирались в храмы славить Бога, деревенская молодежь у казенного кабака славила черта, до потери сознания упиваясь выдумкой его. (В зале опять послышался смех). Не смейтесь, господа, водка есть выдумка черта. По этому поводу напомню вам рассказ великого писателя земли Русской Толстого. Рассказ этот носит название «Первый винокур». Содержание его таково: «Пахал бедный мужик в поле, а краюшка лежала у него под кафтаном у куста. Чертенок подсмотрел, утащил краюшку, а сам спрятался за куст и стал подслушивать, как мужик будет ругаться да его, черта, вспоминать. Проголодался мужик, отпряг лошадь, пустил ее пастись, а сам поднял кафтан, глядь, краюшки-то и нет. Потряс-потряс кафтаном мужик, огляделся кругом, нет краюшки да и только. Потужил мужик, попил из колодца воды, отдохнул немного и опять пошел пахать на голодное брюхо, а про краюшку только и всего, что подумал: «Пускай тот, кто ее взял, ест на здоровье! значит, ему нужнее». Смутился чертенок и побежал к набольшему черту рассказать о своей неудаче. Раскричался, натопал на чертенка набольший черт и прогнал его с глаз долой. «Иди, – говорит, – служить к мужику на три года и беспременно склони его к греху». А не то пригрозил в святой воде выкупать.

Обернулся чертенок добрым человеком и нанялся к мужику в работники. И пошла с той поры у нашего мужика удача.

В первый год приказал мужик посеять хлеб на горах, а работник посеял в низине. Выпало засушливое лето. У соседей хлеб погорел, а у нашего мужика хлеб обломный уродился. На другой год приказывает мужик посеять в низине, а работник сеет на горах. Лето выпало мочливое; у всех хлеб сгнил на корню, а у нашего мужика амбар ломится от хлеба. На третий год мужик уже и не знал, куда девать зерно. Тогда чертенок-то научил мужика затереть хлеб и вино курить. И накурил мужик целую бочку вина. Попробовал, понравилось. Стал он сам пить и других потчевать.