Збигнев Херберт - Варвар в саду

Архитектура не числилась среди свободных искусств. Несомненно, это уязвляло архитекторов, и они старались компенсировать эту несправедливость, самовольно присваивая себе университетские титулы magister cementariorium, magister lapidorum [51] Магистр цементных дел, магистр каменных дел (лат.). . Известно, что это вызвало протесты парижских адвокатов, которые не желали быть на одной ноге с каменщиками. (Бедные судейские. Что осталось от их казуистики, кроме того что она послужила поводом для сочинения комедий?)

Однако вершиной стала надпись на надгробной плите Пьера де Монтрейля {151} 151 Пьер де Монтрейль — архитектор Людовика IX Святого; построил в Париже собор Сент-Шапель, строил главный неф Сен-Дени, завершил южный трансепт собора Нотр-Дам, оказал большое влияние на французских строителей церквей. , архитектора Людовика Святого и создателя Сент-Шапель. В ней он не только назван совершенным цветком добрых нравов, но и почтен нигде более не встречающимся титулом docteur es pierres [52] Доктор каменных дел, искусств (фр.). . Однако то апогей личной карьеры, и он не должен заслонять скромные начала этой профессии.

Кем для нас является архитектор? Это тот, кто составляет проект. Сохранились ли проекты средневековых соборов? Только с середины XIII века. К этому периоду относится бесценный альбом Виллара де Оннекура, речь о котором пойдет ниже. Правда, имеется проект аббатства Сен-Галл и план раздела вод для Кентерберийского аббатства, но трудно назвать эти эскизы планами по причине их наивной перспективы, напоминающей детские рисунки. Отсутствие главного источника для познания истории архитектуры легко можно объяснить высокой ценой пергамента. Вполне возможно, планы делали на других, менее стойких и не столь долговечных материалах. А может быть, — и это будет очередное, наряду с отсутствием сметы строительства, кощунство в адрес строителей соборов, — в головах инициаторов строительства контур будущего сооружения вырисовывался не слишком отчетливо.

Подрядчики, занимавшиеся строительством соборов в Страсбурге, Кельне, Орвието, Вене, Сиене, Флоренции, ревниво оберегали свои проекты, которые в XIV–XV веках появляются уже в большом количестве. В этот период возникают tracing houses, chambres aux traits — небольшие, как бы мы их сейчас назвали, чертежные бюро, подчиненные архитектору. Пергамент подешевел, техника рисунка сильно развилась, и тем не менее трудно на основе этих материалов восстановить историю строительства. Потому как чаще всего рисовали планы фасадов и никогда — общие. А вдобавок совершенно не заботились о точности и сохранении масштаба. Так что это были скорей как бы общие наброски, а не детальные технические рисунки для исполнителей. Точно так же дело обстоит и с моделями из воска или покрытого гипсом дерева, которые держат на картинах святые и дарители. Все они были средством для установления взаимопонимания между архитектором и патроном строительства, а не между проектировщиком и исполнителем.

По счастью, случайно сохранился документ, позволяющий глубже и доскональней, чем все остальные дошедшие до нашего времени свидетельства и планы, заглянуть в мастерскую архитектора. Это первый и единственный известный нам средневековый учебник, малая энциклопедия строительства, и одновременно тетрадь для заметок, рисунков, практических советов и изобретений. Имеется в виду альбом Виллара де Оннекура. К сожалению, тридцать три уцелевших пергаментных листа составляют лишь половину альбома. Отсутствует часть, посвященная деревянным конструкциям и плотницкому делу, которое для строителей соборов имело исключительно важное значение. И тем не менее материал, содержащийся в этом vademecum [53] Наставление, руководство в какой-либо области; букв.: иди за мной (лат.). архитектора, прямо-таки переливается со страниц альбома.

Чего тут только нет! И механика, и геометрия, и практическая тригонометрия, и эскизы соборов, и изображения животных, людей, орнаменты, архитектурные детали. Дело в том, что Виллар, родившийся в маленькой пикардийской деревне, отличался неутолимой любознательностью. Он много путешествовал, видел готические соборы в Мо, Лане, Шартре, Реймсе, был также в Германии и Швейцарии, добрался даже до Венгрии — и всюду отмечал и зарисовывал все, что его заинтересовало: план хоров, кузнечика, розетту, льва, человеческое лицо, возникающее в узоре листа растения, обнаженную натуру, снятие с креста, фигуры в движении. Одни рисунки схематичны, вписаны в треугольник или прямоугольник, словно Виллар водил тяжелой рукой скульптора. Другие, как, например, коленопреклоненная фигура, поражают искусной декоративностью и совершенной передачей драпировки. Интересовали его и изобретения: пила, способная резать в воде, колесо, которое само вращается (извечная мечта о перпетуум мобиле), а также то, что американцы назвали бы gadgets: как сконструировать ангела, который всегда указывает пальцем на солнце, как добиться, чтобы скульптура орла поворачивала голову к священнику, читающему Евангелие, или же как сделать хитроумное устройство, позволяющее епископу во время долгой мессы согревать руки.

Романисты изображают средневековых архитекторов как секту, ревниво стерегущую свои секреты. Если эти тайны действительно были такими важными, то они несомненно должны были относиться к точным наукам. Таким образом, если принять это положение, то архитекторы оказались бы единственными в Средние века людьми, которые знали свойства геометрических фигур, а также начала сопротивления материалов и основные законы механики. Альбом Виллара на сей счет молчит. Он является собранием практических рецептов, этакой поваренной книгой средневекового архитектора.

Из истории науки нам известно, что объем математических знаний у людей средневековья был более чем скромным. Подтверждение тому — переписка двух ученых середины XI века — Рагимбольдаиз Кельна и Радольфа из Льежа. Суровый современный исследователь заявляет: «Анализ писем свидетельствует о невежестве этих людей». Оба ученых не способны ни провести простейшее геометрическое доказательство, ни определить величину внутреннего угла в треугольнике.

Неизвестно, как долго пришлось бы дожидаться нового Эвклида, если бы не арабы, при посредничестве которых Европа в XII–XIII веках познакомилась с Аристотелем, Платоном, Эвклидом и Птолемеем. Благодетельные последствия обретенного знания не обошли также и архитекторов. Существует, правда, нелегкая для разрешения проблема: как они ими воспользовались?

Наши деды, жившие в XIX веке, были неисправимыми оптимистами, когда говорили о рационализме готической архитектуры. Скорей уж стоит присоединиться к мнению тех, кто утверждает, что строители соборов обладали эмпирическим знанием, приобретенным благодаря опыту, а не расчетам и измерениям. Там, где правит интуиция, легко ошибиться. Катастрофы при строительстве готических соборов случались гораздо чаще, чем мы были бы склонны полагать, и они отнюдь не ограничиваются известным происшествием в Бове или неудачной попыткой расширения сиенского Duomo. Экспертиза собора в Шартре через сто лет после его постройки установила весьма тревожное его состояние. Поперечный неф грозил обрушением, портал необходимо было усилить конструкцией из железа. Состояние парижского собора Нотр-Дам в XVI веке было ничуть не лучше. Почему так происходило? Чаще всего фундаменты оказывались недостаточно прочными, чтобы нести устремляющееся ввысь сооружение. Эту вертикальную устремленность прекрасно демонстрирует высота центрального нефа поочередно возводимых соборов. Санс — 30 метров, Париж — 32, 50, Шартр — около 35, Бурж — 37, Реймс — 38, Амьен — 42 и, наконец, Бове — 48 метров.