Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы

— Ты только подумай! Ведь это последний старый Новый год во втором тысячелетии.

— А где встречать?

— Да есть тут одна компания. Новые русские. Ты новых русских когда-нибудь видел?

— Нет. Слышал только анекдоты.

Я решил, что все новое интересно, и согласился. Приятель привез меня в высокий дом на Новом Арбате. Новое началось с подъезда: вежливая дежурная («Простите, вы к кому?»), ковровая дорожка, быстрый бесшумный лифт с зеркалом. Гости уже пришли и разбрелись по комнатам. Приятель представил меня хозяйке, высокой блондинке под пятьдесят. На ней было открытое черное платье с бретельками, а на шее — обжигавшее глаза бриллиантовое колье. На запястьях обеих рук сидели бриллиантовые браслеты. Я понял, что это гарнитур. Заметив мой взгляд, хозяйка сказала:

— Эти бриллианты я купила давно, но надела только сегодня. Говорят, к Новому году нужно надеть что-нибудь новое. Тогда и весь год будет новым. Я долго думала, что бы такое… И тут случайно вспомнила про них. А вы что нового надели?

— Носки. На днях купил на Черемушкинском рынке. Носки теплые, шерстяные. А снега все нет как нет.

В одиннадцать сели за стол. За столом всех развлекал молодой, рано полысевший человек в бордовом пиджаке. Когда он приглаживал свисавшую с лысины прядь на руке обнажались часы «ролекс» с золотым браслетом. Молодой человек травил анекдоты.

— А вот еще… На днях рассказали. Приходит, значит, черт к старику. Просит старика: продай душу. А за это, говорит, с полпинка мажором тебя сделаю, крутую жизнь обеспечу: баксы, прикид, ну и все такое… По Канарам будешь с герлами на карах разъезжать. А старик был не прост. Думал, думал, а потом спросил черта: а тебе в чем наеб?

Гости долго смеялись. Я сказал, что эта легенда о Фаусте и Мефистофеле. Что Гете закончил «Фауста» еще в 1832 году, а легенда была известна и в средние века. Человек в бордовом пиджаке с изумлением уставился на меня.

— Выходит, анекдот с бородой?

— Выходит, что так.

В двенадцать по телевизору боя часов на Спасской башне не передавали. Выступал Филипп Киркоров и обещал показать новую программу «Ой, мама, шика дам!» Гости стоя пили «вдову Клико». А еще через час я незаметно прокрался в пустую прихожую, оделся и съехал вниз. На улице моросил дождь. Я встал около щита с рекламой водки. На нем было написано: «Принцип № 1: водка должна быть русской». Кто-то ниже приписал фломастером: «и членом КПСС». Очень скоро я поймал левака.

Раньше это называлось уйти по-английски.

Скульптор Саша Семенов сидел у себя в мастерской и читал роман Вайса. В нем рассказывалось о Черном человеке, явившемся к Моцарту накануне его смерти. Мастерская была в полуподвальном этаже дома в четвертом Тверском-Ямском переулке. Дом раскупили на офисы, и фирма «Интертур» чуть ли не каждый день предлагала Саше хорошие деньги за аренду. Саша не соглашался. Между тем дела шли плохо. Люди теперь помирали чаще, и спрос на памятники вырос. Но скульптор Семенов был, как теперь говорят, не раскручен. Заказов почти не было. По углам пылились бюсты Ленина, Брежнева и Гагарина, оставшиеся от прежней жизни. Сталина Саша не производил и раньше, как он говорил, из принципиальных соображений. Отдельно, ближе к зарешетчатому окну, стоял бюст его однофамильца Семенова-Тяньшаньского. Года два назад Географическое общество сделало заказ, но ни платить, ни ставить бюст, видимо, не собиралось.

Саша пил чай и с волнением читал о том, как к Моцарту явился незнакомец в черном плаще и черной маске, заказал Реквием и дал щедрый задаток, двадцать золотых гульденов. Моцарт хотел было спросить имя знатного покойника, но незнакомец исчез так же неожиданно, как появился. Тяжелые предчувствия мучили Моцарта. Ему казалось, что он пишет Реквием для себя. И вскоре великого композитора не стало…

Чтение прервал стук в дверь. Саша вздрогнул, но открывать не стал, полагая, что пришли из «Интертура». Ему не терпелось узнать тайну заказчика Реквиема. Стук повторился. На этот раз такой силы, что Саша нехотя встал и открыл дверь. В мастерскую вошел упитанный коротко стриженый молодой человек, весь в черном, в черной кожаной куртке, черном свитере и джинсах. Правда, джинсы были синие. Незнакомец вынул из кожанки и молча положил на стол, где лежал недочитанный роман, пачку долларов и фотографию.

— По фотографии сделаешь? Ко вторнику?

Была среда. До вторника — меньше недели. Саша взглянул на фотографию. С нее смотрел молодой человек, стриженый наголо, с перебитым носом и большой квадратной челюстью. Глаза колючие, щелкой.

— А это кто? — спросил Саша.

— Зачем тебе? Короче, братан мой. Покатил на Канары оттянуться, а тут его налоговая спалила. Ну, забили стрелку. Он на стрелку вышел, а там мусора… Короче, давай. А во вторник еще баксов отстегнем.

Саша проводил гостя. Тот сел в «ауди» и уехал. Чтение романа пришлось отложить. Ко вторнику бюст неизвестного был готов. В полдень явился парень в черном, оглядел бюст и остался доволен. Сказал Саше:

— Садись в тачку, поможешь.

На улице их поджидали несколько иномарок.

— В какую? — спросил Саша.

— А вон, где телка сидит.

Саша сел в «ауди». На заднем сиденье дремала девица.

На кладбище собралось много молодых людей с цветами. Саша зацементировал бюст. Ему налили, и он выпил со всеми. Вперед вышел полный пожилой мужчина в длинном до пят плаще и сказал:

— Прощай, Василий. Ты был нам верным другом, и мы тебя никогда не забудем.

Так Саша случайно услышал, как зовут его героя. Он дочитал роман Вайса и наконец узнал, что Черный человек, давший заказ Моцарту, явился по поручению графа Вальзегга, у которого умерла жена.

С тех пор дела Саши пошли на лад. От заказчиков нет отбоя. Но как зовут заказчиков и покойников — этим Саша не интересуется.

Зиновия Ефимовича Гердта все друзья звали «Зяма». И я стал его так называть, когда мы познакомились в Японии.

До этого я несколько раз видел его на сцене Образцовского кукольного театра. В конце «Необыкновенного концерта» актеры появлялись под музыку и аплодисменты, держа в руках кукол. На сцену, прихрамывая, выходил щуплый человек с несоразмерно большой головой и печальными глазами. К груди он прижимал конферансье — куклу, которая оживала в его руках и говорила смешные пошлости его неповторимо прекрасным голосом. Голос у Гердта был необыкновенный. Его жена Таня утверждала, что голос Гердта имеет некую сексуальную окраску. Не знаю, не знаю… Ей виднее.

Но тогда я еще не был с ним знаком. Я вообще стесняюсь знаменитостей. Почему — не знаю. То ли из-за скромности, то ли из-за гордости. Помню такой случай. Отмечали юбилей моего школьного друга, историка и пушкиниста Натана Эйдельмана, ныне знаменитого. По этому случаю его жена устроила в ЦДЛ фуршет. Рядом со мной стоял актер Михаил Козаков, видимо, изрядно поддавший. Посмотрев на меня мутным невеселым взглядом, он закричал страшным голосом: «А ты кто такой?» Я хотел назвать себя, но не решился. А про себя подумал: «И в самом деле, кто я такой?» За столом стояло около тридцати, говоря словами Пушкина, «не известных мне русских великих людей». Но я отвлекся…