Владимир Фридкин - Фиалки из Ниццы

— Когда из Лозанны вернулся, перечитал поэму. В переводе Жуковского герой, выйдя из заточения, вздохнул о своей тюрьме. Привык. Не мог сразу принять свободу. Оказывается, страшно не только попасть в подземелье, но и выйти из него на свет Божий. Ко всему привыкает человек. Я вспомнил о несчастном Брауншвейгском семействе. Екатерина Вторая заточила в Холмогорах детей принца Антона-Ульриха. Боялась их притязаний на русский престол. Долго они там прожили, не помню сколько. После освобождения уехали в Данию к своей тетке, королеве Юлии-Марии. Они до самой смерти жили уединенно, никуда не выезжая, ни с кем не общаясь, и почти не говорили по-датски. Я видел в Копенгагене русский серебряный рубль, с которым одна из сестер, Екатерина, не расставалась до самой смерти. А может быть, это не только участь отдельных людей, но и целых народов? Если народ столетиями живет в рабстве, ему трудно понять и принять свободу…

Надо сравнить текст Жуковского с английским оригиналом, показать Сергею… Может быть, у Байрона — как-то иначе. (Вернуться и посмотреть в Москве.)».

— Зосимова пустынь. Следующая — Нара.

Женщина в вельветовых брюках попрощалась с Павлом Петровичем. Бородатый мужик по-прежнему крепко спал. Павел Петрович пролистал несколько страниц амбарной книги и снова углубился в чтение.

«Сергей ездил много, словно торопился наверстать упущенное. Катя работала в театре и могла бы приехать к нему в отпуск. Но с женами ездить за границу не разрешалось. Все изменилось в августе девяносто первого.

Много лет тому назад эстонский аспирант Сергея снял ему, Жене и маленькому сыну дачу под Таллином, в Вызу. Это была рыбацкая деревня на берегу Финского залива. Рай для детишек. Сосновый лес подступал к песчаному берегу. На самом берегу стоял ресторан «Нептун» и бар, в который по вечерам приезжала молодежь из Таллина. Опрятные деревянные дома уходили в сосновый лес с черничными полянами и просеками, тянувшимися на десятки километров. Недалеко от деревни, за старой мельницей, от которой остались одни жернова, начинались грибные места. На берегу лежало несколько старых полусгнивших лодок, похожих на судна древних викингов. Из воды у берега торчали огромные камни, а море при солнце было густо-синим. Еще Жене он говорил, что на этом берегу слышит скрипичный концерт Сибелиуса. Сергей ни тогда, ни позже не был в Финляндии и именно такой представлял себе страну Калевалы. Слева, недалеко от берега, километрах в пяти — лесистый Чертов остров. Там была погранзастава. Когда сын вырос, Сергей продолжал приезжать сюда летом на пару недель, но уже с Катей.

В девяносто первом году они приехали в Вызу поздно, в середине августа. Сергея задержали дела в институте. Дела шли плохо. Зарплату не платили или задерживали. Денег на новое оборудование не давали. Сотрудники в лабораториях грели суп в бюксах. По коридорам ходили бездомные кошки. Они тоже хотели есть. Но перестройка вселяла надежду. Как физик Сергей понимал, что если метод решения задачи правилен, то и решение будет верным. И это будет не то «решение», которое приходило в запечатанном конверте из здания на Старой площади. Страна будет наконец жить, так, как живут все.

Однажды на каком-то совещании Сергей заговорил о перестройке с известным офтальмологом Федоровым.

— Вы говорите верное решение… — Федоров задумался. — На нашем медицинском языке это означает точный диагноз и правильный курс лечения. Но не забывайте, что Россия — больной с тяжелой наследственностью. Лечение будет долгим, со многими рецидивами.

В Вызу, как и всюду, веяли новые ветры. Газеты были нарасхват. По вечерам молодежь смотрела в баре финское телевидение и шумела. И Сергей жалел, что за многие годы не выучил эстонский. Теперь и ресторан и бар принадлежали Леону Грабе, старому знакомому Сергея. Он был его соседом и жил на улице Комсомольской, теперь Морской, «Мере ела». Грабе купил в Вызу пекарню, а в Таллине — знаменитую на весь город бильярдную. Сильно располнел. Днем сидел на террасе своего ресторана в одних шортах без майки, но весь в золоте: тяжелая золотая цепь на шее, золотой браслет на правой руке, «ролекс» — на левой. Пил чай с медом. С Сергеем он и раньше любил поговорить о жизни. Теперь его интересовали философские вопросы.

— И все-таки, Сергей Исаакович, в чем смысл жизни? Вы как ученый…

— Смысл жизни конкретно? Угостить нас с Катей в своем баре.

— Вы все шутите… Да приходите хоть завтра, часам к пяти.

Вода в море была уже холодной. Зато грибов было полно. За утро Сергей собирал полную корзину белых и ведерко черники. Приглашение Грабе пришлось на вторник, девятнадцатое августа. В это утро Сергей, как обычно, пошел за мельницу. Там отправился по знакомой им с Катей сосновой просеке. По обе стороны от просеки — поля черники. Сергей не успевал разгибаться. Майка на спине промокла. Остро пахло смолой от нагретой красной коры сосен. Жужжали мухи. Парило. Сергей собирал ягоды и не слышал голоса Кати. Она вышла из-за поворота просеки, где лежала поваленная сосна, подошла к Сергею. Глаза испуганные, губы чуть шевелятся.

— Говори громче, я не слышу.

— Переворот. В Москве на улицах танки. Говорят, Горбачев арестован.

Оба молча вышли на шоссе и пошли в деревню. Сергей прибежал в переполненный бар. Из Хельсинки по телевизору передавали о событиях в Москве. Говорили по-фински. Сергей умолял Леона и других соседей перевести. Но они молча с ужасом смотрели на экран. Экран, без сомнения, показывал Москву. Манежная площадь, Садовое кольцо, туннель у Нового Арбата. И всюду танки. Потом, ни к селу ни к городу, — отрывки из «Лебединого озера», танец маленьких лебедей. После танца — длинный стол президиума с Янаевым в центре. И опять балет: принц танцует с черным лебедем. И все время о чем-то громко говорит финский диктор. Наконец Сергей увидел Ельцина. Он стоял на танке и по бумаге читал какое-то заявление. Его не слышно, перебивал финский диктор. Сергей обхватил за плечи Леона и что есть мочи закричал:

— Я все тебе скажу про смысл жизни! Умоляю — переведи! Что он говорит?

— Он говорит, что коммунистический путч не пройдет и Россия будет свободной.

— А где Горбачев?

— Этого он не сказал…

Сергей бросился на почту звонить в Москву. Там была толпа. Он махнул рукой и ушел на дачу.

Ночью они не спали. «Свобода» передавала о событиях в Москве. Вокруг Белого дома — живое кольцо. С минуты на минуту ждут штурма. Какое-то танковое подразделение перешло на строну защитников Белого дома…

Утром напротив их дачи уже стояли два пограничных «виллиса». В «виллисах» сидели четыре пограничника, а рядом прохаживался лейтенант. Лейтенанта окружала толпа дачников.