Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи

была побойчее, не такая простушка, как Безочка, но это не мешало их дружбе. Безочка любила Сезочку, потому что та часто ее выручала, но и Сезочка была привязана к Безочке. И что еще их объединяло, так это то, что они были очень маленькие, особенно Безочка, и медленно росли. У них была тетя, Пенсия, тоже небольшая, это, видно, у них было фамильное, так и та порой росла быстрее своих племянниц.

Но сестрички не унывали, не теряли надежды подрасти, и вообще им неплохо жилось, потому что все их любили. Где они – там и народ, специально приходили. Бывало, соберется народ, а они всех встречают приветливо, иной раз даже с песней. Одна у них была особенно любимая:

Народ слушает радостно, а как доходят до слов «Ой, пропали гуси!», мрачнеет. Но потом все хорошо кончалось. Выходили гуси, и белый, и, конечно, серый, кланялись Бабусе, и народ спокойно расходился. Бабусю все очень уважали.

Вот вышли как-то Безочка и Сезочка погулять по городу перед заключительной в этом году встречей с народом. Она обычно бывала особенно волнующей, Безочка и Сезочка становились на цыпочки и казались немножко выше, и народ радовался за них. Сестрички были возбуждены предстоящей встречей, даже и ужасный мороз был им нипочем. И вдруг Сезочка, которая всегда все узнавала первая, говорит Безочке:

– А у нас скоро сестричка будет, Мазочка! Материнская Зарплата, по паспорту.

И тут, откуда ни возьмись… Нет, подождите, еще рано. Пока еще ничего не произошло.

Просто Безочка очень обрадовалась прибавлению семейства: ах-ах-ах! как хорошо! Теперь мы будем как бы трехдетная семья, возьмем земельный участок и будем уже петь про трех веселых гусей!.. Но потом, даром что простушка, а спрашивает:

– Но мы все-таки не Иваны, не помнящие родства. Мы дети наемного труда. А рождение детей – это вроде не по найму. Она будет от другого отца, что ли, эта Мазочка?

– Безочка-Безочка, – сестричка даже руками всплеснула. – Нельзя быть такой наивной. Ну какое это имеет значение?!! Сейчас все делается только за деньги! Ты думаешь, Бабуся хуже нас знает экономическую теорию?

– Я думаю, что она ее совсем не знает, – сказала бестолковая, но упрямая Безочка. – Мы ее, конечно, все равно любим, но не за какие-то там знания, а просто. Я тоже не знаю экономическую теорию, но я наблюдательная. Сколько раз бывало – я прихожу к кому-нибудь, без тебя, такая маленькая, а нас ждут мальчик или девочка, а то и двое. А приходим с тобой, ты такая расфуфыренная, – а ничего кроме иномарки не находим. Никогда такого не было, чтобы люди воспитывали собственных детей за зарплату и за зарплату рожали.

– Мало ли чего никогда не было, – не на шутку рассердилась Сезочка, считавшая себя намного более умной. – Где-то, может, и не было, а наша страна – экспериментальная, наш народ любит, когда над ним ставят опыты. Может, какие-то сомнения и есть, – вот мы на нем и проверим.

Безочка хотела что-то возразить, но тут, откуда ни возьмись (теперь пора)…

…Но тут, откуда ни возьмись – огромный зубастый волк по кличке Либерал (так его в народе прозвали). Безочка и Сезочка не знали точно, сколько у него зубов, но знали, что много, может быть, даже 64. И они его очень боялись – не только из-за зубов, но и из-за той истории с их подружкой Красной Шапочкой.

Раньше, когда еще был жив дедуся, он постоянно разоблачал бесхарактерность и подлость либерализма. Но потом дедуся умер, все как-то расслабились, и не удивительно, что и Красная Шапочка дала себя провести зубастому волку.

Теперь-то все знают, чем это кончилось для Красной Шапочки, и сторонятся волка Либерала. Безочка и Сезочка тоже хотели сделать вид, что не заметили волка, и пройти стороной, но не тут-то было. Бесхарактерный и подлый Либерал ощерился на все свои 64 зуба (это у него означало улыбку) и говорит:

– Поздравляю, поздравляю! Теперь уже вам никогда не вырасти, особенно тебе, Безочка.

– Это почему же? – заволновалась Безочка.

– Как это почему? – притворно удивился внутренне сгнивший Либерал. – Ломоносова, что ли, не читали: «сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому»? Чтобы денег умножилось в одном месте, надо, чтобы их где-то убыло. Мазочке кушать надо, а у бабуси-то своих денежек нет. Придется подати увеличивать, на вашу долю мало что останется.

Безочка, хоть она, конечно, и не верила лицемерному Либералу, а немножко забеспокоилась.

– А как же экономический рост после кризиса? Нам же обещали… Повысится спрос на рынке труда, и мы начнем расти.

– Так ведь и Мазочке придется расти, иначе не удержит она мамочек у колыбельки. И тетю Пенсию надо все время ублажать, старенькая она у нас. Все с податей, с податей… Уж за счет чего инвестировать будем, ума не приложу.

Недалекая Безочка все больше расстраивалась, а трезвая Сезочка, пока не принимавшая участия в разговоре, напротив, успокаивалась. Она чувствовала, что у нее появляются перспективы. Волк Либерал был, может быть, и не глуп, но, как говаривал еще дедуся, он совершенно неспособен к самостоятельному творческому действию. Инвестировать, повышать производительность труда – это у него еще как-то получается. А вот обходить законы экономики ему никогда не удается, не то что нашему Совету Федерации.

– Я, конечно, очень привязана к Безочке, – думала Сезочка, – но все-таки у меня есть и своя личная жизнь. С меня-то податей не платят, так что эти нововведения дают мне определенный шанс на рост.

И она сухо оборвала зарвавшегося Либерала:

– Вы всегда только о своих шкурных интересах думаете, а нам надо рождаемость поднимать. Права бабуся: воспитание детей – тяжелый труд, и за него надо платить. А откуда возьмутся деньги на прокормление Мазочки, которую народ уже любит, – это не наше дело!

Между тем ужасный мороз давал о себе знать. У волка Либерала и своя шкура, о которой он постоянно думает, да еще и овечья, которой он лицемерно прикрывается, так что ему мороз не страшен. А вот Безочка с Сезочкой довольно-таки озябли.

Они шли по городу, приплясывая, чтобы согреться. Господи, какой город! И улица, – ох какая широкая! Большая Дмитровка, бывшая Эжена Потье, бывшая Пушкинская, но эти названия нам больше не понадобятся. Зато какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, но движения никакого, весь город стоит в пробке. Это даже и лучше, а то раздавили бы бедных сестричек. Они осторожно пробираются по тротуару. Мимо прошел блюститель порядка, отвернулся было, чтобы не заметить сестричек, а потом снова повернулся и заинтересованно посмотрел на Сезочку.