Григорий Луговский - О природе сакрального. К истокам духовного опыта

Коммуникация с сакральным сводятся к двум формам: «вслушивание» в вызов, и сам ответ; одержимость (принятие вызова) и экстаз (исход из границ себя в ответе). Первому, как считал К. Леви-Строс, соответствует анимизм – антропоморфизация природы, а второму – магия, или физиоморфизация человека. Принято также, вслед за Дж. Фрэзером, противопоставлять магию и религию, соотнося первую с современной наукой. Если мистика (которую иначе можно называть панпсихизмом, или анимизмом) – это идеология сакрального, то магия – его практика; мистика – идея, а магия – акты, эту идею утверждающие. Но все-таки между магией и сакральным есть определенная граница: как не все сакральное магично, так и не все магичное сакрально. Магия – это готовый язык, набор техник, выработанных отношениями с сакральным, но могущий начать самостоятельную жизнь. То есть магия может быть как частью сакральных обрядов, так и принимать профанные, индивидуалистические формы.

В определенном смысле вся культурная деятельность магична и мистична. Так, ремесленник, изготавливающий нечто, углубляясь в процесс труда, подчиняет себе материал и «становится духом» той формы, которую нужно придать материалу (экстаз). А ученый, желая познать некую сущность, пытается «вслушаться» в нее (одержимость). Мистическое первого рода присуще магии, а мистика второго рода – мифологии как идеологии прочтения вызовов сакрального. Миф знаменует вдох (одержимость), а магия – выдох (экстаз). Согласно У. Джеймсу, мистический опыт характеризуется неизреченностью, интуитивностью, кратковременностью и бездеятельностью воли 81, что указывает на одержимость, «вслушивание в вызов». Мистик как бы прозревает действительность, «видит единство там, где обычный взгляд усматривает лишь многообразие и разобщенность» 82. По словам Л. Витгенштейна, «мистическое – не то, как мир есть, а что он есть» 83, то есть предполагает постижение глубинной сути вещей в их целостности. Мистическое восприятие позволяет переживать мир как органическое целое 84, в хаосе бытия видеть сакральную основу сущего. Мистические переживания фактически тождественны нуминозному «священному трепету», который может считаться особым измененным состоянием восприятия наряду с другими, такими как сон, радость, страх и т. п. 85

«Священный трепет» можно не только переживать, но и индуцировать (наводить), что является уже «выдохом», то есть деятельностью магической. Как правило, это достигается совершением определенных актов (ритуалов), или произнесением магических текстов (см. «Сакральное слово»). Хотя порой этого бывает недостаточно, поэтому может быть сопряжено с употреблением особых опьяняющих, или психоактивных веществ. Наряду с первобытным шаманом, сделавшим своей профессией введение себя и окружающих в сакральные состояния, их способны индуцировать сакральные объекты, способные впечатлять, делать одержимыми. Не случайно многие народы почитали среди камней – кристаллы, из металлов – золото, из животных – змей 86, т. е. «пестрые вещи», производящее впечатление, родственное мистическому 87. Отсюда и устойчивая вера в «магические кристаллы», дающие мистическое видение, распространенная у самых разных народов – от Европы до Австралии. Вообще, многие явления культуры обладают практически общечеловеческой значимостью, поскольку их нуминозная, сакральная суть опирается на универсальные, архетипические символы. Но чем сложнее культура, тем больше она содержит исторически сложившихся символов, создающих особенный облик традиции. Если в палеолите обитатели отдаленных тысячелетиями и тысячекилометриями Костенок, Мальты и Дольни-Вестонице создавали очень схожие скульптурки «палеолитических венер», то с усложнением культурных кодов, видоизменяются и взаимоотношения с сакральным. Поэтому мы вряд ли способны воспринимать как нуминозное «Черный квадрат» Малевича, но искусство палеолита, или африканские маски, скульптура Греции остаются «понятными» (то есть впечатляющими) любому жителю земли в любую историческую эпоху.

Экстаз и одержимость предполагают потерю «я», слияние с внешним, временное умирание, жертвоприношение части себя с дальнейшим обретением новых качеств, знаний, впечатлений. В этом смысл мистического опыта как «общения» с сакральным. Интересно, что в видениях, вызываемых естественными галлюциногенами, часто присутствуют полисемантические образы: цветы, орнаменты, яркие камни, все то, что часто используется мистиками для медитации, что имеет признаки мандалы – сакрального изображения, символизирующего космос. Вероятно, мандала является символом универсума как сверхсложного, «пестрого» и непознанного совершенства; к образам подобной семантики следует отнести также мировое дерево, меандры, спиральные и цветочные орнаменты, свастики, кресты. Все эти образы несут идею незавершенности, движения и открытости во вне, в духе «гротескного тела», то есть символизируют экстаз.

Сакральное должно вызывать сродные чувства у носителей общей традиции, поэтому любая культура вырабатывает механизм отбора мистического опыта и перевода его в сакральные символы. Мистик, шаман, поэт, художник, исходя из собственных впечатлений, озарений, интуиций, предлагает обществу то или иное новшество в качестве сакрализованного, а традиция принимает или отвергает его. Поэтому не каждая встреча с сакральным, не каждый мистический акт приводит к сакрализации полученного опыта (если только речь не идет об индивидуальном сакральном, см. «Индивидуальное сакральное»). Сакральной личностью становится тот мистик (знаток, творец), который наиболее удачно сумел отразить некую грань абсолютного и сумел донести свой опыт обществу. По большей части мистическое (как многообразие вариантов прочтения смысла посланий сакрального) остается вне культуры, как и сам мистик – творец культуры – лишь отчасти ей имманентен, но частью всегда остается трансцендентным, чужим 88.

Не удивительно, что количество озарений, видений и прочих проявлений мистического в любом обществе нарастает в эпохи дестабилизации. Обществу же, если оно жизнеспособно, т. е. имеет здоровый аппарат чувствования вызовов, остается отобрать наиболее оптимальный вариант ответа из ряда, предложенного мистиками.

Сферой, в которой почти не изменившись продолжает играть свою синкретическую роль мистический опыт, является искусство. Отличительная черта этой формы отражения действительности – многозначность, «уникальность всякого произведения подлинного искусства ведет к практической невозможности постановки задачи статистического определения количества информации в нём…» 89. Характерно, что традиционное искусство всегда полисемантично, гротескно, способно даже современного десакрализованного человека поражать «причудливой и вольной игрой растительными, животными и человеческими формами, которые переходят друг в дуга, как бы порождают друг друга… Нет здесь и привычной статики в изображении действительности: движение перестает быть движением готовых форм… в готовом же и устойчивом мире, а превращается во внутреннее движение самого бытия, выражающееся в переходе одних форм в другие, в вечной неготовности бытия» 90. Такое искусство, как и культово-религиозная деятельность, моделирует состояние творческого хаоса, характеризующегося преобладанием количества информации над возможностью ее прочтения сознанием. А избыточность индуцирует нуминозные переживания.