Хорхе Бергольо - О небесном и о земном

Бергольо:

– Если заглянуть в историю, видишь, что религиозные формы католицизма заметно различались между собой. Вспомним, например, Папскую область, где светская власть была объединена с духовной. То было искажение христианства, оно не отвечало тому, чего хотел Иисус и чего хочет Бог. Если на протяжении истории религия претерпела такую эволюцию, почему бы не предположить, что и в будущем она придет в соответствие с культурой своей эпохи? Диалог между религией и культурой имеет ключевое значение, это провозгласил еще Второй Ватиканский собор. С самого начала от Церкви требуют беспрерывных преобразований (Ecclesia semper reformanda [136]), и эти преобразования со временем приобретают различные формы, не меняя догм. В будущем появятся другие способы соответствовать новым временам, как и сегодняшние формы отличаются от того, что было во времена регализма, юрисдикционализма [137]или абсолютизма. Вы, рабби, упомянули также о переходе к общинности. Это один из ключевых шагов – тяготение к малой общине как к религиозной группе, к которой человек мог бы «принадлежать». Оно удовлетворяет потребность человека в собственной идентичности, не только религиозной, но и культурной: «я из такого-то района, из такой-то семьи, я болельщик такой-то команды, я принадлежу к такой-то конфессии и т. п.» То есть, существует место, где я чувствую себя «своим», я узнаю себя в определенной идентичности. Христианство началось именно с «общинности». Когда читаешь в книге св. Луки о деяниях апостолов, обнаруживаешь, что происходила массированная экспансия христианства: на первых проповедях Петра приняли крещение две тысячи человек, а затем они стали объединяться в небольшие общины. Проблемы возникают, когда в приходской общине нет собственной жизни, когда община сводится на нет, поглощается вышестоящей структурой. Между тем именно чувство, что здесь ты «свой», вдыхает жизнь в приходскую общину. Я вспоминаю, рабби, как однажды я заглянул в вашу общину, чтобы побеседовать с вами, а вы представили мне женщин, которые занимаются в синагоге социальной работой. Они паковали вещи для малоимущих семей. Синагога или приходская церковь побуждают нас заботиться о наших собратьях, претворяют религиозность в конкретные дела. В данном случае это была благотворительность, но есть и другие формы: образование, просвещение и т. п. Когда мы занимаемся такой работой, нас обвиняют во вмешательстве в дела, которыми мы якобы не должны интересоваться. Например, недавно на вокзале Конститусьон в Буэнос-Айресе я отслужил мессу за жертв торговли людьми. Я имел в виду рабский труд в подпольных цехах, эксплуатацию уличных сборщиков вторсырья, положение мальчиков, которых принуждают перевозить наркотики, и девушек, которые занимаются проституцией. В конечном итоге месса превратилась в крупную акцию протеста, к ней присоединились люди, которые не исповедуют католичество, не разделяют мою веру, но разделяют со мной любовь к ближнему. Я не вмешиваюсь в политику, я вмешиваюсь в проблемы своего ближнего, которого отправили собирать вторсырье или трудиться на фабрике, где с ним обращаются, как с рабом. Правда, некоторые пользуются такими акциями, чтобы исподтишка пропагандировать собственные политические структуры. Поэтому в таких ситуациях нужно тщательно продумать свою линию поведения.

Скорка:

– Как сказал Исаия, «от единокровного твоего не укрывайся» [138].

Бергольо:

– Я предпочитаю перевод: «Не стыдись плоти брата твоего». Отношения, основанные на религии, предполагают обязательства перед ближним, а не бегство от него. Да, в истории католической духовности была эпоха, когда практиковалось так называемое fuga mundi – «бегство от мира», но теперь концепция совершенно иная, необходимо участвовать в мирской жизни, но непременно с опорой на религиозный опыт. Вы только что отметили: когда некий феномен возникает в одной религии, он обычно возникает и в другой. Серьезные проблемы возникают, когда духовность сводится к идеологии, когда размывается сам религиозный опыт как таковой; на его месте образуется вакуум, который люди пытаются заполнить чем-то из мира идей. Другая опасность – занятие благотворительностью чисто ради благотворительности, когда мы забываем делиться своим религиозным опытом. Некоторые религиозные общины рискуют невольно выродиться в чисто благотворительные организации. Делать то-то и то-то в помощь ближнему – это еще не все. Как ты молишься? Как ты помогаешь своей общине приобщиться к ощущению Бога? Вот ключевые вопросы.

Скорка:

– Если оглянуться в прошлое, то у евреев феномен «общинности» возник еще сорок лет назад. До конца 60-х дело в Аргентине обстояло так: была сеть школ, где еврейская культура передавалась из поколения в поколение, были молодежные сионистские движения, где преподавали самые разные предметы: иврит, историю, традиции… Но в религиозном плане не наблюдалось особого развития. И вот в конце 60-х в Аргентине начинает разворачиваться консервативное движение [139], и появляется понятие общины как места, куда дети ходят не только на какие-то занятия, но и для молитвы. Там же, в общине, организуются масштабные кампании в помощь нуждающимся собратьям. Укажу на еще один важный момент: чтобы выстроить мир, где религиозность станет глубже, религиозные лидеры должны будут проявлять величайшее смирение. Каждый человек при воспитании своих детей должен разъяснять им, что у него есть своя истина, своя религия и что отцу хочется, чтобы потомки развивали и совершенствовали все это. Но никогда не следует отрицать ценность чужой религии, не следует полагать, что только ты знаешь истину в последней инстанции. Если мы исполнимся подлинного смирения, то сумеем изменить реальный мир. Когда пророк Михей дал определение того, что значит быть религиозным человеком, он сказал: «Действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» [140].

Бергольо:

– Я абсолютно согласен с тем, что вы говорите о смирении. Мне также нравится слово «кротость», ведь оно вовсе не означает «слабость». Религиозный лидер может быть очень сильным, очень твердым, но не прибегать к агрессии. Иисус говорит: кто из вас начальствующий, будь как служащий. На мой взгляд, эта идея верна для религиозных людей любых конфессий. Служение – вот источник подлинного могущества для религиозного лидерства. Когда священнослужитель перестает служить людям, он превращается всего лишь в администратора, в директора общественной организации. Религиозный лидер разделяет судьбу своих собратьев, страдает вместе с ними, служит им.

Скорка:

– Именно так. Мне неизвестно, какой станет религия будущего, но я убежден, что ее облик зависит от того, что мы сделаем сегодня. Вальтер Беньямин однажды сказал: «Не знаю, будет ли эффект от книги, которую я пишу, прямо сейчас, но спустя сто лет, возможно, эффект будет».