Ирина Ершова - Странствующий по миру рыцарь. К 400-летию со дня смерти Сервантеса

— Да, сеньор капеллан, я и сам подмечал нечто странное в этом знаменщике, к тому же мне кажется, что я его уже где-то видел, вот только не вспомню где. Как его зовут?

— Не знаю, — ответил священник. — Мне не пришло в голову посмотреть его имя в списке, но его вещевой мешок помечен двумя буквами: «Д. К.».

Рядом с нашим лагерем находилась пропасть. В ее скалистой пасти не было видно ничего, кроме мрака. Брошенный камень летел, ударяясь о стены, но, кажется, так и не достигал дна.

Стоял чудный день. Тропическое солнце плавило воздух. Мы получили приказ приготовиться к выступлению, и, возможно, еще до вечера нам предстояло снова встретиться с янки. Все лица, позолоченные неистовым огнем раскаленного неба, светились жаждой крови и победы. Каждому не терпелось тронуться в путь, горн прочертил в воздухе золотой знак. Мы уже выступали, когда из-за поворота на полном скаку вылетел офицер. Он подозвал нашего командира и с таинственным видом что-то сообщил ему.

Как передать вам, что это было? Падал ли на вас когда-нибудь купол храма, возведенного вашей надеждой? Видели ли вы, как прямо у вас на глазах убивают вашу мать? Это было самое страшное отчаяние. Это была «новость». Мы пропали, окончательно и бесповоротно. Больше нам не сражаться. Мы должны сдаться в плен, на милость победителя. Сервера [15] Адмирал Паскуаль Сервера (1830–1909) командовал испанской эскадрой, потерпевшей поражение в морском сражении при Сантьяго-де Куба (3 июля 1898 г.), сам он попал в плен. Поражение при Сантьяго означало для Испании не только окончательный проигрыш войны с Соединенными Штатами, но и фактическую потерю статуса морской державы и империи. (Здесь и далее — прим. перев.) — во власти янки. Эскадру поглотил океан, ее в клочья разнесли североамериканские пушки. В мире, открытом Испанией, от нее больше ничего не осталось.

Мы должны были сложить оружие, отдать торжествующему врагу все. И враг явился в облике белокурого дьявола с прилизанными волосами и козлиной бородкой — офицер Соединенных Штатов в сопровождении эскорта голубоглазых стрелков.

И началось страшное. Посыпались шпаги, затем ружья… Одни солдаты чертыхались, другие, с мокрыми от слез глазами, бледнели, готовые взорваться от негодования и стыда.

А знамя…

Когда настал черед знамени, случилось нечто, повергшее всех в блаженный ужас, какой способно вызвать лишь нежданное чудо. Тот странный человек, чьи глаза были полны глубины и мудрости веков, сжав желто-красный стяг, окинул нас горестным прощальным взглядом, сделал несколько шагов к пропасти и, прежде чем кто-либо решился остановить его, бросился в нее. Каменные уступы черной бездны откликнулись металлическим грохотом, словно в нее падали доспехи.

Некоторое время спустя, капеллан задумчиво произнес:

— Д. К…

Внезапно у меня блеснула догадка. Конечно же, то лицо было мне знакомо.

— Д. К., — сказал я ему, — описан в одной старой книге. Послушайте: «Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник. Иные утверждают, что он носил фамилию Кихада, иные — Кесада. В сем случае авторы, писавшие о нем, расходятся; однако ж у нас есть все основания полагать, что фамилия его была Кехана» [16] Мигель де Сервантес. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Ч. 1-я, гл. I. Перевод Н. Любимова. .

Был он знаменщиком. Как его звали?

Сегодня, 7 октября, мы отмечаем день рождения Сервантеса, хотя, по правде говоря, не знаем, родился ли Сервантес именно в этот день. Известна лишь дата его крещения: 9 октября 1547 года. Некоторые из его биографов полагают, что родился он 29 сентября, в День святого Михаила. Как бы то ни было, в силу некоего обстоятельства, с которым не могут не согласиться все до одного исследователи, ясно, что к этому дню Сервантес уже (или только что) на свет явился: ведь невозможно было крестить его до его рождения. Но даже если запись о крещении в церковных книгах недостоверна и Сервантес родился после 9 октября, полагаю, у нас всегда найдется достаточно причин и поводов, чтобы вспомнить самого славного из наших гениев как в этот, так и в любой другой день года.

Мы называем эту праздничную дату также Днем книги, и, поскольку она почти точно совпадает с днем рождения Сервантеса, это и день «Дон Кихота», его самой известной и в высшей степени испанской книги.

Итак, поговорим о Сервантесе и о его бессмертном творении.

Сначала несколько слов о самом Сервантесе. Мигель, а вовсе не дон Мигель, как написано на мемориальной доске у дверей этого дома, просто Мигель родился — ибо доном он не был никогда — у бедных родителей в Алькала-де-Энарес, и нужда сопровождала его до конца дней. Ребенком он был беден, потом был бедным и незадачливым кандидатом в придворные, бедным, хотя и славным солдатом, бедным пленником в… [17] Здесь не хватает одной или, возможно, нескольких страниц текста. (Здесь и далее, кроме особо оговоренного случая, — прим. Жорди Доменека, издателя.). Но кто замечает или когда-либо замечал бедолагу, который не носит ни лент, ни крестов, ни военных отличий, ни пышных одежд, ни академических… [18] Неразборчиво — [титулов?]. Неужели этот плохо одетый и неухоженный человек, нисколько не напыщенный, не кичливый, не самоуверенный, являет нашему взору образец, даже триумф величия? Если бы дело было только в этом, Сервантес так бы и остался ничем не примечательным неудачником. Но стоит ли долго рассуждать о его бедности? Поговорим лучше о его бессмертной книге. «Дон Кихот» — точнее, первая его часть — появился в пятом году XVII века. То было произведение зрелого Сервантеса, сразу снискавшее успех благодаря своему юмору. Но не стоит обольщаться, это был успех читательский, а не признание ученой публики. В Испании народ всегда поддерживал хорошие произведения, тогда как критика — или то, что тогда считалось критикой, то есть суждения людей образованных, — не проявляла к ним благосклонности. Без народа, без восхищения простого люда все лучшее в нашей литературе: романсеро, «Селестина» [19] «Селестина» — испанский роман в форме драмы, написанный Фернандо де Рохасом (1473/1476–1541). (Прим. ред.) , театр, плутовской роман, книги испанских романтиков — все это было бы безвозвратно потеряно. Относится это и к «Дон Кихоту». Народ полюбил книгу, как только она вышла из печати. Критика же подошла к ее пониманию в XVIII веке, а оценила по достоинству только в XIX.

Иначе и быть не могло. Потому что, на мой взгляд, «Дон Кихот» не достижение Ренессанса, как кто-то недавно утверждал. Если бы «Дон Кихот» был по-настоящему ренессансным произведением, его истинное значение поняли бы и оценили сразу. Гуманистическое восприятие классической культуры, присущее человеку Возрождения, было свойственно и Сервантесу, но в меньшей степени, чем другим творцам его времени. То, что делает «Дон Кихота» уникальной книгой, книгой, которую мог написать тогда только гений, — это ощущение Нового времени. «Дон Кихот» — произведение не ренессансное, а в несравненно большей степени первое произведение Нового времени, причем литературы не только испанской, но и мировой. Все литературы, и наша в том числе, уже успели создать веселые и занятные книги — книги пародий и зубоскальства, сатир и памфлетов. В Испании то были сочинения архипресвитера Итского, в Италии — Боккаччо, в Англии — Чосера, во Франции — Рабле. Но чего до тех пор не было и что появилось лишь два столетия спустя, так это веселой и занимательной книги, которая не только смешит и увлекает, но и заставляет проливать слезы. Это оказалось столь большим новшеством, что поначалу его не смогли ни понять, ни оценить. Поэтому успех «Дон Кихоту» принесла именно его комическая сторона.