Марк Курлански - 1968. Год, который встряхнул мир.

Казалось, что в то время «капитал» поэтов — противников войн (любых войн) неуклонно рос. Немец Герман Гессе, пацифист, перебравшийся в Швейцарию, чтобы избежать военной

службы в годы Первой мировой войны, пользовался огромной популярностью среди молодежи. Хотя в 1962 году он умер, его романы точно соответствовали мироощущению молодежи конца 60-х годов: они, почти как сочинения Маркузе, были пронизаны ощущением присущего современному обществу отчуждения, а также обаянием азиатского мистицизма. Вероятно, он был бы поражен, если бы узнал, что в октябре 1967 года появилась группа «Steppenwolf» («Степной волк»), игравшая в стиле хард-рок. По словам двадцатичетырехлетнего канадца, солиста группы, игравшего также на гитаре и губной гармонике, Джона Кея, участники его ансамбля, в 1968 году известного прежде всего благодаря песне «Born to be Wild» («Рожденный, чтобы быть диким»), исповедовали философию, близкую к той, которой придерживался герой романа Гессе. «Он отвергает стандарты среднего класса, — объяснял Кей, — и все же пытается найти счастье «внутри» или «возле» них. То же делаем и мы».

Казалось, что в 1968 году поэтом хочет быть каждый. Юджин Маккарти, сенатор и кандидат в президенты, напечатал два своих первых стихотворения в журнале «JI айф» (номер вышел 12 апреля). По его словам, он начал писать стихи примерно за год до этого. Но журналисты считают, что политики ничего не делают в год выборов «просто так», и обозреватель журнала «Лайф» Шана Алекзандер писала: «Позже Маккарти обнаружил с некоторым удивлением, что люди, которым нравится его политика, также склонны любить стихи. Полные энтузиазма толпы ринулись вперед, узнав, что вместе с кандидатом в президенты путешествует Роберт Лоуэлл».

Это обращение Маккарти к поэзии показало, как он понимает своих сторонников: они были изумлены поступком своего кандидата, который крайне редко что-либо предпринимал, дабы понравиться избирателям. По большей части традиционные политики-профессионалы и журналисты, освещавшие в средствах массовой информации его деятельность, не понимали его. Маккарти оставлял без внимания речи и события, нимало о том не беспокоясь. Когда телеведущий Дэвид Фрост спросил у него, что, по его мнению, после его кончины следовало бы написать в некрологе, Маккарти ответил без малейшей иронии: «“Он умер”, я полагаю». Его грандиозная популярность в кампусах колледжей и среди молодежи, не любившей «стандартных» политиков с традиционными взглядами, прежде всего обязана была своим существованием тому, что среди участников предвыборной гонки Маккарти оказался единственным, кто настаивал на немедленном окончании войны во Вьетнаме. В начале его кампании настроенные против войны левые, выдвинувшие его кандидатуру, были настолько разочарованы двусмысленной манерой поведения и полным отсутствием пафоса у сенатора, что начали опасаться неудачи. Некоторые думали, не стоило ли обратиться к Бобби Кеннеди. Однако стиль Маккарти импонировал молодежи, которой не нравились лидеры и, напротив, были симпатичны те, кто вел себя не как лидер. Молодежь говорила о нем так, будто он был поэтом, впоследствии ставшим сенатором, хотя истинное положение вещей (не столь романтическое), заключавшееся в том, что он смог «превратиться» в поэта, явилось, пожалуй, более удачным трюком.

Не кто иная, как Шана Алекзандер, окрестила его «загадкой», поясняя: «Первое ощущение от знакомства с ним — это удивление. Восхищение приходит позже (если приходит)». Возможно, одна из причин, по которой он вызывал симпатии у студентов колледжей, заключалась в том, что его внешний облик и манера говорить больше подошли бы профессору, нежели кандидату в президенты. Когда ему задали вопрос относительно беспорядков в «черных» кварталах Уоттс в Лос-Анджелесе, он озадачил всех, сравнив эти события с крестьянским восстанием 1381 года 15 15 Сравнение основано, помимо размаха волнений, видимо, на созвучии имени руководителя английских повстанцев 1381 года Уота Тайлера с названием «черных» кварталов Уоттс. — Примеч. пер. .

Норман Мейлер, описывая промахи кандидата, совершенные во время последних часов избирательной кампании в Чикаго, возможно, попал в точку относительно причин симпатий, которые питали к Маккарти молодые, настроенные против войны активисты 1968 года:

«Он говорил без подготовки, в своей холодноватой манере, приобретшей популярность благодаря отсутствию выразительности, энергии, драматической сосредоточенности. Можно было подумать, что первоочередное желание, присущее всякому, заключалось не в том, чтобы стать президентом, но в том, чтобы ни в коем случае ни к чему не принуждать собственную персону (как будто дьявол стремится сделать вас орудием вашей собственной воли). На протяжении месяцев, пока продолжалась кампания, он настаивал, что должен остаться самим собой. Он никогда не пытался воспользоваться случаем, не пытался показать себя, хотя внешнеполитические события, казалось, располагали к демонстрации ораторских способностей. Нет, Маккарти следовал логике, какая могла быть присуща святому: не говорить, что он святой (хотя время от времени бывает и такое!). В его сознании глубоко укоренилась мысль о том, что о значении события судит не человек, но Господь, и в нужный момент он даст человеку язык, если это потребуется».

THE WINDS OF CHANGE

Учитывая, насколько необычен был год, о котором идет речь, может быть, публикация стихов Маккарти в середине избирательной кампании имела смысл, но вот выбор стихов с точки зрения содержания оставлял желать лучшего. Для чего кандидат в президенты США добровольно признается, что второй акт удивил его и что он не может написать третий акт? Когда его попросили объяснить, почему в стихотворении сказано, что он не может написать третий акт, Маккарти ответил: «Я действительно не хочу писать его». Это укрепило подозрение многих его сторонников, а также журналистов и профессиональных политиков, что он и вправду не хочет быть президентом. Но сенатор продолжал размышлять: «Вы знаете старые правила: в первом акте ставится проблема, во втором акте действие осложняется, а третий акт разрешает эти затруднения. Можно сказать, что я — человек второго акта. Именно там я и существую. Да, инволюции и усложнение».

Маккарти продолжал рассуждать обо всем, от Наполеона до Франклина Рузвельта, и наконец дошел до своего соперника — Роберта Кеннеди. «Бобби — человек первого акта. Он говорит: вот проблема. А вот другая. А вот еще одна. Он никогда не имеет дела со вторым актом, но я думаю, что, может быть, он начнет писать третий. Трагедия Бобби в том, что он должен уничтожить своего брата, если хочет побить меня в этой борьбе. Сейчас я занимаю большинство позиций на игровой доске, которые занимал Джек. Ситуация как у греков*, не правда ли?»