Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Это непреодолимо: в гардеробе пяти из шестнадцати путешественников на моей яхте нашлись футболки с надписью Galapagos – Darwin – Evolution .

Путешествие по необитаемым островам архипелага подразумевает соблюдение кодекса строгих правил; желтую карточку можно заработать не то что за отклонение от маршрута, но даже и за попытку перевести дух на береговой скале во время снорклинга – нельзя, пугаешь животных, кыш, в воду обратно. Рядом с тобой постоянно кто-то есть, так что потеряться нет ни малейшей возможности, но я потерялся. Это было не то на Китайской шляпе, не то на Сеймуре. Группа ушла вперед, а я обнаружил в луже на скале залежи крупной соли, набрал полную жменю и положил щепотку в рот. Бог знает, что именно на меня подействовало – резкий вкус кристаллов, экваториальное солнце, бликующее на воде, ощущение того, что я провалился в пространство «Робинзона Крузо»… похоже, я пережил небольшой тепловой удар… Красно-зелено-буро-бирюзовый вересковый ковер колыхался над застывшей лавой, в полуозерцах-полубухточках отражались кактусовые деревья, крабы испаряли воду со своих красных мультипликационных панцирей, кораллы и ракушки похрустывали сами по себе… я был один посреди Земли и даже космоса, как в спутнике; не было никого вокруг на семьсот тысяч лет, только какое-то космическое одиночество – и космический восторг от божьей красоты вокруг. Это продолжалось недолго – рука моя вдруг превратилась в вулкан, и из нее потекла лавовая река. Я очнулся от того, что кто-то больно, до крови, клевал меня в кисть, – оказалось, это была маленькая птичка, вьюрок-вампир.

Дарвин явился на эти забытые богом острова в 1835 году на корабле «Бигль» в качестве натуралиста – и обнаружил здесь множество эндемиков, то есть природных продуктов, существующих только в одном месте, и нигде больше. Особенно его внимание привлекли маленькие, вроде наших воробьев, птички. Присмотревшись, он удостоверился, что они родственники, однако, попав на изолированные друг от друга острова, выглядят и ведут себя по-разному – одни в поисках пищи, как дятлы, долбят дерево, зажав в клюве какуюто щепочку, другие тюкают клювиками червячков, третьи сосут чью-то кровь. Ага, сообразил Дарвин: существа приспосабливаются к обстоятельствам – и меняются. Мир – не застывший, все постоянно меняются, и выживают те, кто быстрее усвоил, что пора линять. Если еды в океане больше, чем в небе, то сильные крылья становятся помехой – так на Фернандине появились бакланы, потерявшие способность летать птицы. И как все это называется? Правильно: эволюция. Натуралисты демонстрируют галапагосских «дарвиновских финчей» – нефотогеничных и вообще не слишком выразительных птичек-вьюрков – с благоговением; именно благодаря этой мелюзге, а вовсе не черепахам или фрегатам, Галапагосы стали научной меккой.

Станция, деятельность которой посвящена сохранению гигантских черепах – с каждой носятся здесь, как с инопланетянином, – носит имя Дарвина. В этом есть свой резон – не раструби Дарвин в «Происхождении видов» про научное значение, стоял бы на месте станции консервный завод по переработке рыбы; а уж черепах-гигантов переработали бы еще в середине XX века. Ирония в том, что сам Дарвин относился к черепахам без особого почтения – те не демонстрировали особую склонность меняться под воздействием обстоятельств, и поэтому не представляли научной ценности. Как он с ними поступал? Очень просто – пожирал. Десятками. Попробуйте представить, что детдом в Израиле назван в честь Гитлера. Об этом предпочитают умалчивать, но, отплывая с Галапагосов, этот живодер прихватил с собой на «Бигль» 48 гигантских черепах – просто для того, чтобы употреблять по дороге свежее мясо (и это помимо тех, что были съедены за пять недель его пребывания на архипелаге). Знаете, как их транспортировали? О, очень просто: переворачивали на панцирь, сволакивали к берегу, как на саночках, и вот так, вверх тормашками, складывали в трюме; те покорно лежали месяцами, без пищи и воды, – в ожидании, пока их съедят. И нет, никто не устраивал в Пуэрто-Айоре демонстрации солидарности с этими черепахами, никто не оплакивал их.

– Как имя вашего гида?

Говорят, у мертвых на сетчатке отпечатывается изображение того, что он увидел в последний раз. Если это правда, то, возможно, в зрачках у Одинокого Джорджа сохранилась моя фотография.

– Эээ… как зовут гида? Это который натуралист, такой загорелый, с биноклем, в панаме-шлеме с эмблемой национального парка? Ох, как же его…

– Хорошо, на какой яхте вы плавали?

Ну, такая белая, на восемь кают, пол деревянный, все ходят босиком, и компания подобралась – вы представляете, типажи, как нарочно. Одна немка – ну, вылитая олуша, другая, австралийка, – точь-в-точь тортилла, а этот канадец, как его… «коржик», одно лицо… Лежаки на палубе…

– На каких островах вы были?

На Северном Сеймуре – раз, на крохотной Китайской шляпе – два… Бартоломе, Эспаньола, Дженовеза, Сантьяго, Рабида, Санта-Фе и Южная Плаза… Про Санта-Крус я молчу.

В аэропорту меня вызвали по громкой связи в пункт досмотра – похоже, смертью самой знаменитой черепахи в мире заинтересовались детективы.

– Вас предупреждали, что Галапагосские острова – заповедник?

– Ммм, я…

– Что ничего нельзя трогать?

По-видимому, я не только чихнул на Одинокого Джорджа, но еще и попытался его погладить.

– Ах, значит, слышали? А вот это что такое?!

И тут пограничники вытряхивают из моей сумки камешки, ракушки, кусочки лавы, коралловые веточки; они рассыпаются по столу, как карта Галапагосов: морской конек Исабелы, колечко Дженовезы… а этот сиявший на солнце булыжничек – с Южной Плазы…

До начала поездки казалось, что самое главное, судьбоносное решение принимаешь в тот момент, когда выбираешь маршрут; есть острова хорошие – а есть не ахти, «проходные», туда возят «стадо», лопухов. Я, однако, проштудировал два путеводителя и убил месяц на поиски яхты, которая заходила бы на Эспаньолу, Дженовезу, Бартоломе и Фернандину – и держалась подальше от «чересчур туристских» Санта-Круса и Сантьяго. Это была вполне разумная стратегия: на Эспаньоле – альбатросы, на Дженовезе – кальдера и фрегаты, на Бартоломе – вид с туфовой скалой, образовавшейся в результате фреатического извержения, на Фернандине – пингвины и морские игуаны… Стопроцентным успехом поиски не кончились – яхт, которые ходят только на «лучшие» острова, не существует: капитаны обязаны составлять маршруты так, чтобы заходить на все острова по очереди, а не только снимать сливки. Так или иначе, я зря потратил время. «Бессмысленно, – как сказал мне человек, объездивший за несколько лет все острова. – Они все хорошие». Мало того, «лучшими» оказались как раз те, которые в путеводителях описывались достаточно бегло и без особого энтузиазма: Северный Сеймур, Санта-Фе, Южная Плаза. Там была фантастика. Чудеса. Колдовство. Не случайно первоначальное название архипелага – Islas Encantadas , Заколдованные острова. Очень точное название. Каждый камешек, каждая ракушка, каждый кусочек лавы – сакральный объект. Заберешь сувенир – и все, ни тебе волшебства, ни эволюции.