Александр Шойхет - Когда горит твой дом… Публицистика

Ни о каком «палестинском государстве» в сердце Земли Израиля не может быть и речи. Нормальное государство не отдает завоеванную в оборонительной войне территорию, втрое превышающую ее собственную (Синай), и не торгуется с врагом за стратегические высоты и собственную столицу. Нормальное государство не мирится с прорвавшимися на его территорию толпами африканских нелегалов и не содержит их за счет своих граждан, принося в жертву свое будущее, а вышвыривает их туда, откуда они пришли.

Все вышеперечисленные проблемы не являются на самом деле проблемами политическими. Это проблемы утерянного за время изгнания человеческого достоинства.

Сегодня для израильского общества вопрос стоит так: или мы преодолеем галутную психологию, или судьба Израиля будет плачевной, и мы потеряем страну.

В Интернете была недавно опубликована статья московской журналистки Алины Фаркаш «Страх и ненависть в Москве» (от 28.10.21014). В этом опусе прежде всего поражает какая-то детская наивность автора, удивительная для современной журналистки, родившейся и выросшей в Москве в конце XX столетия.

В начале статьи автор уверяет читателей (и себя!), что «сейчас в России лучшее время для евреев. Никогда еще у нас не было столько свобод, поддержки государства, еврейских школ, синагог, культурных центров. Никогда глава государства так часто ни поздравлял с еврейскими праздниками».

Я бы еще от себя добавил, как коренной москвич, проживший в столице бывшего СССР почти 45 лет: никогда прежде в Москве не праздновали Хануку в кремлевском Дворце съездов и не зажигали ханукию (девятисвечник) на Красной площади.

Но тем не менее, автор статьи далее пишет: «… но мне вдруг(!?) стало неспокойно и просто-напросто страшно. Мне, человеку, который три года назад писал страстную колонку о том, что никакого антисемитизма в России нет, и давно уже не было! Который ни разу за всю свою жизнь с ним не столкнулся» (!!).

Вот с этого места, как говорил один знакомый следователь, давайте поподробней. Итак, журналистка, родившаяся в Москве в 1980 году и прожившая там более 30 лет, на голубом глазу уверяет читателей, что антисемизма в России нет и давно уже не было, и что она «ни разу за всю свою жизнь с ним не столкнулась». Этой девушке надо не колонки в глянцевых журналах писать, а фантастические романы.

Но сначала небольшой экскурс в историю.

Москва, если кто не знает, – это не Ташкент и не Тбилиси с их традиционным толерантным отношением к евреям. Антисемитизм в российской столице был в ходу аж с эпохи Иоанна Грозного и расцвел махровым цветом со времен царя Александра Второго (Освободителя), при коем евреям было разрешено селиться в пределах столицы русского православия. Даже в относительно благоприятные для евреев 1920-е и 1930-е годы, когда ветры Октябрьского переворота слегка развеяли смрад традиционного русского антисемитизма, в повседневном московском быту, по свидетельству моих московских родственников, антиеврейские выпады очень даже имели место. Правда, в ту романтическую пору расцвета советского интернационализма московские евреи полагали, что это уходящий в небытие пережиток прошлого.

Однако по окончании Второй мировой войны градус антисемитизма резко подскочил в России вообще и в Москве в частности, особенно после знаменитого «Дела врачей», и все московское общество было густо им пропитано. Не только так называемые пролетарские низы или московское мещанство, но и техническая, и даже научная интеллигенция, не говоря уже о партийном руководстве, изрядно пованивали юдофобщиной. Особенно после развязанной арабами на Ближнем Востоке при поддержке СССР агрессии против Израиля и позорного разгрома армий трех арабских государств в Шестидневной войне (1967 г.), когда традиционный бытовой антисемитизм подпитывался сверху государственной политикой руководства КПСС. Тогда во всех газетах СССР ежедневно публиковались антисемитские статьи, завуалированные под так называемую антисионистскую пропаганду.

Государственный антисемитизм в СССР закончился при «горбачевской перестройке», уступив место традиционному бытовому, вырвавшемуся на простор российских улиц и площадей вместе с объявленной с высоких трибун «народной демократией».

Открытая пропаганда юдофобии активистами общества «Память», гнусные антисемитские карикатуры и листовки, расклеенные практически во всех парадных московских домов, «патриотические» газеты национал-фашистских партий и даже официальные издания, такие как «Наш современник» и «Молодая гвардия», обрушили на российских евреев вал обвинений в «развязывании гражданской войны и красного террора», «геноциде русского народа», «уничтожении православной русской культуры» и прочей нацистской бредятины. Пик юдофобской вакханалии пришелся как раз на 1988–1990 гг. то есть на самый конец «горбачевской перестройки», и подтолкнул тогда многих московских евреев к бегству из России.

А теперь вернемся к статье журналистки А. Фаркаш и ее уверениям, что за свою жизнь она ни разу не столкнулась с антисемитизмом. Девушка родилась, как она сама пишет, в 1980 году. Значит, к концу 1980-х она была уже вполне в сознательном возрасте (8–10 лет) для восприятия окружающей действительности. А действительность в Москве в ту пору, как я уже писал выше, была гораздо более юдофобской, чем в пору моего детства (1953–1956 гг.), когда после смерти Сталина и «Дела врачей» антисемитская отрыжка еще сотрясала организм советского общества. И я отлично запомнил речевки того времени типа: «Убирайтесь в свой Биробиджан» и «жид Абрашка – спекулянт» или то, как в моей московской школе после уроков одноклассники бежали по лестницам с криком: «Бей жидов, спасай Россию!» и никто из учителей их не останавливал.

На каком же «Парнасе», в какой оранжерее произрастала г-жа Фаркаш в конце 1980-х, если уверяет читателей, что ни разу не слышала антисемитских высказываний? Возможно, в узком кругу друзей ее родителей и школьных подруг эта тема не затрагивалась просто потому, что, как она пишет, «это считалось неприличным». Действительно, антисемитизм считался чем-то неприличным в среде российской элитарной интеллигенции во все времена, но это был всего лишь узкий круг научных работников московских НИИ и части творческой интеллигенции. Вся остальная Москва, не говоря уже обо всей России, жила вековыми традициями русского православия, и традиции эти были весьма далеки от толерантности по отношению к евреям.

Поэтому я не верю, что Алина Фаркаш не сталкивалась в своей московской жизни с антисемитизмом. Сталкивалась, и не раз. Просто ей повезло – ее активная взрослая жизнь проходила в «лихие 90-е», когда на фоне общей демократизации российской жизни с уходом с политической арены КПСС ушел и государственный антисемитизм, и евреи, те, что остались, вздохнули свободнее. Россия повернулась лицом к Западу, наладились дипломатические отношения с Израилем, уезжающих на ПМЖ в другие страны перестали клеймить как изменников родины, в московские вузы стали принимать молодежь, уже не интересуясь анкетными данными, и даже в правительстве Б. Ельцина появились евреи. На праздничных концертах в Дворце Съездов И. Кобзон исполнял уже не «Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь», а песни на идиш, А. Розенбаум во главе хора МВД России пел «Здравствуй, моя Мурка» а хасиды плясали, празднуя Хануку.