Виталий Степанов - Под ветрами степными

Через некоторое время возле вагончика на ферме остановился бригадирский ходок, который Суртаев выделил сверх всякой просьбы.

— Девчонки, «Нашел-молчит» приехал! — восторженно объявила Унжакова. — Надо же!

Все высыпали из вагончика и хотели помочь Иванникову нести чугунную печку, но он втащил ее сам. Потом молча стал примерять трубы с таким видом, как будто еще с утра знал, что ему придется делать это. Саня рассказывала девочкам, какой хороший человек Владька Суртаев, а Володя снисходительно улыбался одними губами. Всем своим видом он говорил: «И чего вы нашли особенного во всем этом?»

Его отпустили с фермы не скоро. Вместе с Игорем он копал ямы, потом, когда Равиль пригнал на дойку коров, Володя без дополнительного приглашения стал помогать ловить беспокойных первотелок. Остался он и на ужин, вернее на чай: сегодня было не до разносолов.

Приятно посидеть у своих. Если уж на то пошло, Володя глубоко уважает всех их, этих шумливых девчонок. И даже больше того, ему кажется, что они самые хорошие на свете. Просто невероятно, как это было можно зимой во время этой дурацкой ссоры не здороваться с ними и делать вид, будто он с ними не знаком?

Надо бы уже и идти, но Саня просит:

— Ты посиди еще, Володя!

Глаза у нее такие ясные и доверчивые, каких, наверное, ни у кого нет. И Володя остается. В разговорах участия он не принимает, только слушает. И на лице его нет обычного снисходительного выражения. Оно просто задумчиво.

В ночь сегодня надо выходить Женьке, но его нет. Собирается Игорь, который совсем было расположился отдыхать. Он надевает полушубок и шапку — ночи еще холодные — и советует Иванникову:

— Переходи к нам, Володька! Вместе будем ферму поднимать.

Не поймешь, шутит Игорь или говорит серьезно. Вернее всего — серьезно, потому что он всех готов перетащить на ферму.

Рябов очень торопился к своей смене, но задержали его непредвиденные обстоятельства. Еще засветло, нагрузив жердями машину, он выехал с центральной усадьбы вместе с Мацневым. Но на половине пути, недалеко от Горбатого моста, они безнадежно засели в грязь. Оба разулись, засучили штаны и пробовали подкладывать под колеса жерди. Но все было бесполезно.

На счастье, показался трактор. Левашов ехал на нефтебазу за маслом. Он отцепил свою тележку с бочками и легко вытащил машину трактором на сухое место.

— Сами доберетесь? — спросил он, вытирая соломой руки.

— Доберемся! — отвечал ободренный удачей Мацнев. И минут через пять с разгона посадил машину в грязь так же надежно, как и в первый раз. Он не захотел свернуть с грейдера на боковую колею, рассчитывая проскочить на скорости топкое место, а теперь нельзя было даже вылезти из кабины.

— Добрались! — зло сказал Женька. — Меня теперь Игорь проклянет.

Анатолий, чувствуя себя виноватым, попытался успокоить Женьку:

— Сейчас Сашке поморгаем! Может, вернется.

Мацнев стал ожесточенно мигать светом, а Женька, встав на ступеньку, смотрел в темноту. Мало было надежды, что Левашов увидит сигнал бедствия — с какой стати он будет смотреть назад! С другой стороны, если бы даже он и заметил этот сигнал, вряд ли он потащится обратно со своей тележкой. Самое верное — ждать его часа через три, когда он будет возвращаться с центральной усадьбы, если он вообще только поедет сегодня, а не завтра утром. И при всем этом Женька все-таки с надеждой смотрел на тающее во тьме светлое пятнышко.

И вдруг в той точке, где оно исчезло, вспыхнул яркий свет повернувшегося трактора.

Можно было подумать, что Левашов отругает неудачливого шофера или по крайней мере обзовет его своим любимым словечком — «салага». Но ничего этого не было. Саша подъехал без тележки, подпятился трактором к машине и сам вылез помочь Мацневу закрепить буксир. Свет фар ярко осветил на мгновенье его смуглое худое лицо.

Дальше ехали благополучно. Женька забыл, что все время хотел попросить у Анатолия порулить. Он думал о Сашке и вспоминал его красивое лицо, выхваченное из темноты ярким светом. Он чувствовал себя глубоко виноватым перед ним, потому что никогда не думал о нем хорошо и считал его порядочным забулдыгой. И очень тепло думал о Тольке, которого в сердцах назвал сейчас пижоном.

А этому пижону с подвернутыми до колен штанами за все его сегодняшние старания завтра могут влепить выговор, потому что машину из гаража он угнал самовольно.

Совхоз кончал сев. Положение к вечеру 20 мая совершенно определилось. Большинство бригад должно было кончить ночью, самое позднее — завтра до полудня. Немного может задержаться Быкова на Кудрихе, но и то на сутки, не больше. Может запоздать Суртаев: хлопцы лезут вон из кожи и хотят все посеять узкорядно и перекрестно.

И хотя положение было известно и никаких неожиданностей быть уже не могло, Владимир Макарович отправился по всем бригадам в генеральный объезд.

На третьем отделении он спросил у Быковой между всем остальным:

— Черемуха не зацвела еще?

— Не глядела! — призналась Евдокия Ивановна.

Владимир Макарович раздвинул густые заросли. В лицо ему пахнуло теплым ароматом зацветающей черемухи.

— Слышите! — задумчиво сказал он, нюхая полураспустившуюся белую кисточку. — Это ведь соловей! Первый раз здесь соловья слышу.

— Это вы просто не замечали! — засмеялась Евдокия Ивановна.

— Вполне возможно, — согласился он. — Но вы все-таки скажите: завтра кончите или не кончите? Смотрите — вас обставит молодежь. Краснеть будете!

— Что ж, наше дело такое — стариковское, — вздыхает Быкова, поблескивая золотым зубом и широко улыбаясь. — На то она и молодежь, чтоб теснить нас.

Вздыхает она лицемерно. Не пришло еще то время, чтобы кто-то мог обойти ее, Быкову. Пусть еще эти молодые соли покушают. И все же на всякий случай, чтобы знать правду из первых рук, будто невзначай спрашивает:

— Процент-то процентом, но мне говорили, что там все рядовым сеют…

— Кто говорил? — с негодованием заступился за молодых директор. — Вам еще скажут, что на вербе груши выросли. Так этого ж не бывает!

До молодежной бригады он добрался поздно. Подъехал к кухне, потому что там горел огонь. Владька спал, сидя за столом.

— Ты чего тут спишь? — весело спросил Владимир Макарович, стаскивая у Владьки с головы кепку. — Это добрые поварихи у тебя, что разрешают на кухне лежать да еще в шапке!

— Это я так, — улыбнулся Владька.

На кухне с появлением директора стало шумно, и по всему было видно, что ему здесь известны порядки и хорошо знакомы поварихи.

— Чем кормите сегодня? — интересовался он, поднимая крышки на котлах. — Полегче есть что-нибудь?

— Мясо еще не сварилось, сочувственно улыбаясь, сказала Галя Старцева. — Щуку будете?