Фаина Баазова - Дело Рокотова

И действительно, под влиянием сокрушительного шквала огня, направленного газетами против обвиняемых, "простой советский гражданин" пришел в суд, преисполненный гнева и возмущения, пришел полный решимости тут же, без вся­кого суда, публично линчевать подсудимых.

Да и всем нам в день начала процесса, когда рано утром мы пришли в Мосгорсуд, стало ясно, что командовать па­радом здесь будет отнюдь не председатель суда и офици­ально председательствующий на процессе Громов. Он сидел у себя в кабинете и ни во что не вмешивался. Почти откры­то этим делом занимались или, вернее, хозяйничали, как у себя дома, переодетые в штатское работники КГБ. Они за­нимались не только техническим оснащением процесса, но и зачастую решали вопросы, отнесенные исключитель­но к прерогативе суда. Именно они заставили Громова пойти на грубейшее процессуальное нарушение и отказать адвокатам в выдаче копии обвинительного заключения. Не кто иной, как сотрудники КГБ, организовали посещение судебных заседаний представителями московских предприя­тий и учреждений по специальным пропускам. Они же обес­печили и нужных обвинению свидетелей. Впрочем, это ни­чуть не мешало позаботиться об удобствах адвокатов и от­носиться к нам очень корректно.

Кроме микрофонов и установок для телевидения, в зале судебного заседания появляются толстые электропровода, назначение которых нам совершенно не известно. Но ясно, что они будут создавать нам много неудобств.

За исключением защитника Рокотова, адвоката Ивана Рогова, который назначен следствием в казенном поряд­ке и старается держаться подальше, всех нас очень волну­ет судьба Файбишенко. Он единственный из обвиняемых, который, по существу, не дал никакого показания на след­ствии. Его отец пригласил для защиты сына близкую к их семье адвоката Марию Сергеевну Благоволину. Она член Президиума Московской Коллегии защитников. Опытный адвокат. Добрый и сердечный человек. Но на свидании с ней, еще во время предварительного следствия, Файбишенко ка­тегорически отказался от защиты. По нашей настоятельной просьбе, Благоволина перед началом процесса посетила Фай­бишенко и пыталась уговорить его согласиться на защиту. Со свидания она вернулась взволнованная и расстроенная. Ей так и не удалось уговорить Файбишенко изменить реше­ние.

— Дорогая Мария Сергеевна, — сказал он ей, — вы все равно не сможете защитить меня, а себя поставите в очень трудное положение.

По-видимому, Файбишенко понимал, что защита была дей­ствительно в трудном положении. Имея в руках юридические аргументы против примененной следствием квалификации, защита была вынуждена безмолвно обойти этот кардиналь­ный в деле вопрос.

Естественно, внешне все мы старались выглядеть беззабот­ными, но каждый из нас внутренне был предельно напряжен. Мы великолепно понимали, что в этом спектакле, где каждый шаг участников процесса заранее спланирован составителями сценария, адвокатуре не будет дозволено внести диссонанс самостоятельными, не созвучными общей оркестровке, дей­ствиями.

Лучше всех это настроение, пожалуй, выразил заведующий Московской Городской Коллегией защитников адвокат Сам­сонов, который перед началом процесса "подбодрил" нас:

— Дети мои! В этом деле вы никого не сможете защитить. Так что защищайте лучше сами себя.

Вот в этой обстановке мы и старались делать "веселую мину", когда звонок оповестил о выходе суда и нас пригла­сили войти в зал судебного заседания.

В зал вводят подсудимых. Поражает враждебность, с какой их встречает приглашенная сюда и специально подобранная публика. За многие годы моей адвокатской деятельности в Грузии (да и в Ленинграде) мне ни разу не приходилось ви­деть такую ненависть к подсудимым со стороны людей, лич­но не заинтересованных в исходе дела. Будто и в самом деле перед ними появились не обыкновенные, такие же, как они, люди, а какие-то опасные хищники, которых сле­довало уничтожить без суда и следствия. Но еще больше, чем реакция зала, меня поразило поведение председатель­ствующего Громова и прокурора Г. Терехова. Они спокой­но дали разбушевавшемуся залу излить свой гнев, без вся­кой попытки прекратить эту истерию. Я поняла, что публика в нашем деле, словно хор в древнегреческой драме, будет сопровождать весь этот спектакль процесса в роли "вырази­теля всенародного гнева".

Между тем, в зал ввели и посадили за барьер на скамью подсудимых совершенно обыкновенных людей: Рокотов, как и остальные, чисто выбрит, в сером костюме. Он не­большого роста, с маленькими серыми глазами и острым носом. Он сидит спокойно, как отрешенный, ни на кого не смотрит, никого в зале не ищет. Да и нет у него тут близких. Рядом сажают Надю Эдлис. Красивая молодая брюнетка, элегантно одетая, с высокой, красиво уложенной, прической роскошных черных волос. За ней входит молодой, голубо­глазый Файбишенко. Он оглядывает зал с большим любо­пытством.

Во втором ряду барьера сажают остальных. Это — грузин­ские евреи братья Паписмедовы, которые, заметив среди при­сутствующих в зале своих жен, начинают тихо плакать. Лагун, кандидат технических наук, обыкновенный советский интел­лигент. Бедная Ризванова — простая, серая женщина, очень далекая от того страшного облика, в каком ее представля­ют газеты.

Кто-то вдруг очень "по-домашнему" приветствует меня на чистом грузинском языке. Это Сергей Попов, муж Нади Эдлис. Предки его приехали из России и поселились в Абха­зии; сам Сергей родился и жил в Сухуми, его трудно отли­чить от грузина-абхазца. Попов — музыкант и в Сухуми счи­тался популярным эстрадным актером. Его сажают отдельно, вдали от подсудимых, даже от жены — Нади Эдлис. В отличие от остальных обвиняемых, настроение у него бодрое.

Нам уже известно, что Попов помог следствию и тем заслужил к себе особое отношение. Для облегчения собствен­ной участи он оговорил даже собственную жену. На процессе, вероятно, для него создадут особый статус. Хотя по сте­пени тяжести обвинения он должен идти вторым после Ро­котова, но все мы уверены, что к нему будет применена другая мерка.

Уже с первой минуты после открытия заседания не пере­стают щелкать кинокамеры. Ходят слухи, что будет снят весь процесс, а по окончании дела фильм покажут по московско­му телевидению, и одновременно он будет демонстрировать­ся в ряде московских кинотеатров.

Наконец, председательствующий начинает читать обвини­тельное заключение. В это время стороны не вправе покинуть зал, и мы обязаны сидеть в течение многих часов и еще раз слушать то, что знакомо нам в мельчайших подробностях. Если возникают вопросы, объясняемся между собой шепо­том подзвуки кинокамер.

Но вскоре понимаем, насколько это неосмотрительно — перешептываться в переплетенном проволоками зале. На второй день, во время перерыва, к нам подошел прокурор Терехов. С большинством участвующих в деле адвокатов он хорошо знаком. Я же встретилась с ним впервые.