Фаина Баазова - Дело Рокотова

— Приветствую представительницу солнечной Грузии.

Он берет меня под руку и всех нас приглашает в буфет.

Приземистый и широкоплечий, Терехов немного грузен. Он хорошо воспитан, исключительно вежлив, с приятными манерами.

По дороге мы разговаривали на посторонние темы. Вдруг он остановился и говорит мне:

— Вы представляете! Вчера Шелепин упрекнул меня, что мои ребята очень шумят, переговариваются между собой и мешают ему смотреть и слушать процесс.

Что это? Почему он вдруг дает понять нам, что Шелепин — председатель КГБ, сидит у себя в кабинете и с помощью особого телевизионного экрана видит наш процесс и слышит каждый наш вздох? Если Шелепин слушает, как перешептыва­ются "его ребята" — группа прокуроров, которые сидят поза­ди Терехова и помогают ему, так, вероятно, слушает и нас. Сомнения не было. Терехов просто предупредил нас. После этого в течение всего длительного процесса мы разговари­вали между собой записками, которые тут же рвали и клоч­ки бросали в портфели.

Допрос главного обвиняемого — Яна Рокотова — продол­жался два дня.

Удивительным и совершенно непонятным было отсутствие в его показаниях какой-либо заинтересованности. Обычно, даже полностью "раскаявшийся" и "чистосердечно признаю­щийся" обвиняемый, давая показания, подсознательно, поми­мо своей воли, старается где-то что-то скрыть, где-то что-то смягчить. Рокотов рассказывает о своей "деятельности" так, что, кажется, он бесстрастно читает написанную кем-то чужую биографию.

Опустив руки по швам, он говорит в микрофон, ни на кого не глядя.

Он не спорит с обвинением ни в целом, ни по отдельным эпизодам. Он не защищается и ничего не опровергает. Он рас­сказывает или отвечает на вопросы без малейшего желания выгородить себя. И если он иногда относительно каких-то эпизодов говорит, что не помнит времени, места или коли­чества совершенных сделок, то с ним никто не спорит. Всем ясно, что он говорит правду. Он не щадит себя, не щадит со­участников своих деяний, хотя нет и тени злобы или какого-либо расчета по отношению к кому бы то ни было из них.

Для всех очевидно, что Рокотов — человек исключительно больших способностей и большого ума, человек, который смог создать в самом центре Москвы — цитадели советского режима — "мозговой центр", откуда по всем республикам разветвлялась хорошо налаженная сложная система купли-продажи иностранной валюты и золотых монет. Вряд ли он строил иллюзии относительно того, что будет осужден ни­же чем на максимальный срок, предусмотренный новым законом.

Поэтому невозможно было понять, откуда эта холодная, лишенная всякого волнения или какого-нибудь умысла, готовность отвечать ясно и просто, подробно рассказывать о всех совершенных деяниях.

Лишь один раз, помнится, за все время продолжительного процесса вышел он из этого странно сосредоточенного и без­участного состояния. Когда прокурор Терехов как-то стал не без ехидства расспрашивать, почему он, заработав уже огромное состояние, все еще продолжал совершать незакон­ные сделки. Рокотов сказал:

— Я создал машину, которая стала сама хозяином в стра­не и остановить которую я уже не мог.

Он вдруг повернулся лицом к сидящим в первых рядах работникам ОБХС и, похоже, даже с внутренним волнением бросил им:

— Вы ведь хорошо знали все, чем я занимался в течение трех лет. Почему не пришли мне на помощь вовремя? Поче­му не помогли пресечь то, что я уже не в силах был приостановить?

В эту минуту Рокотов был совершенно неузнаваем. Глаза его отдавали странным блеском. Но сразу же в нем все по­гасло. Он снова стал серым, безучастным ко всему происходящему вокруг, и тихо сел.

На какой-то миг в зале воцарилась глубокая тишина, ког­да, казалось, всеми овладела одна мысль, но высказать кото­рую никто не смел.

И, в самом деле, как могло случиться, что в самом центре Москвы, на улице Горького, в условиях нашего режима, он годами встречался с арабскими офицерами и другими ино­странцами, с которыми систематически совершал валютные сделки? Как мог пройти незамеченным годами такой широ­кий образ жизни Рокотова, когда он, по собственному усмотрению, мог открывать и закрывать известный грузинский ресторан "Арагви" в самом центре Москвы и там, среди пьяного веселья, совершать валютные сделки?

На эти вопросы наложено "табу", и их на процессе обсуж­дать не будут. Ответ на эти вопросы вы могли лишь услышать в кулуарах процесса во время перерыва, где шепотом переда­ются истинные факты, которые, однако, никогда не станут юридическими фактами. Там вы могли услышать, что началь­ник московского ОБХС годами получал от Рокотова 70 тысяч рублей в месяц. Но теперь за действия или бездействия на­чальника ОБХС, "легализовавшего" в свое время правонару­шения Рокотова, отвечать будет только Рокотов.

Там же вы могли услышать и настоящую, в корне отлич­ную от той, что живописали газеты, биографию Яна Рокотова. Настоящая фамилия его вовсе не Рокотов. В 1937 году, когда ему было семь лет, арестовали и расстреляли его родителей, одних из самых первых и страстных революционеров большевиков-евреев. Отец был редактором толстого политичес­кого журнала, органа ВКП(б). Брошенного на произвол судьбы ребенка взяла на воспитание приехавшая с Украины сестра его матери, которая была замужем за неким Рокотовым. Последний усыновил ребенка и дал ему свою фами­лию — Рокотов.

Помня трагедию родителей, Рокотов рос угрюмым и зам­кнутым и явно не хотел замечать окружающей его "счастли­вой жизни".

В 1948 году, по решению Особого Совещания, его, еще школьника, несовершеннолетнего, без всякого дела сослали в лагерь на восемь лет. Там он сошелся с другим подсудимым по данному делу — Лагуном, который, подобно Рокотову, от­нюдь не чувствовал себя 'счастливым' советским граждани­ном.

После смерти Сталина, в период "оттепели", Рокотова освободили. Но жизнь была уже сломлена. Годы учебы он провел в лагере. Одаренный природным умом и способностя­ми, обладающий к тому же неисчерпаемой энергией, он вер­нулся из лагеря к свободной жизни без завершенного образо­вания, без профессии, одинокий, не имеющий никакой твер­дой почвы.

Именно в этот период ему довелось близко увидеть Запад на проходящем в Москве Международном фестивале моло­дежи. Он проникся неудержимым стремлением к свободной жизни и поставил себе целью, как следует заработав, вырвать­ся из Союза.

Он почти достиг своей цели. Он накопил большое состоя­ние в результате валютных сделок с иностранцами и собирал­ся бежать через Крым за границу. Но в последнюю минуту мечты его рухнули. Его арестовали. Потом он узнал, что его подруга, Татьяна Усинова, которая была и соучастницей его правонарушений и пользовалась всеми благами их совмест­ной "деятельности", изменила его маршрут — вместо Запа­да он попал на Лубянку. А теперь он сидел покинутый все­ми, одинокий.