Дуглас Локвуд - Я — абориген

К счастью, ничего подобного не произошло. Анна, по-видимому, была довольна тем, что ей достался Вайпулданья из секции Бунгади племени алава.

Через несколько дней ее тетки по отцу устроили для меня лагерь в стороне от моих родителей: место для костра с запасом дров, воды и пищи и двойным одеялом, разложенным на песке.

Затем они пришли ко мне:

— Сегодня ты женишься. Вот твой лагерь.

У нас не было помолвки, обручальных колец, подвенечного платья, подружек невесты, шаферов, свадьбы и, уж конечно, шампанского.

Я не ухаживал за Анной, даже не сказал ей ни слова. Может быть, в детстве я и говорил с ней, как старший с младшей, когда она бегала с другими малышами; между нами разница в пять лет, и, даже если бы мальчики и девочки дружили, мы все равно были бы в разных возрастных группах. За всю жизнь я, скорее всего, обратился к ней два или три раза, приказывая, скажем, уйти с дороги. Теперь она должна стать моей женой и жить в моем лагере, пока корробори лорккун в память умершего не освободит ее от непроизнесенной клятвы.

И все же церемония нашего бракосочетания оказалась несколько сложнее, чем могла быть. Нас и еще пять пар преподобный Норман Вудхарт обвенчал в часовне миссии по законам религии, принесенной белыми людьми.

Я посещал воскресную школу миссии и крестился в христианской церкви. После этого мне всегда было трудно примирить традиции моего народа, наши верования и ритуалы со словом божьим.

Я испытывал замешательство, да и по сей день продолжаю его испытывать. Могу ли я не верить в то, чему меня учили старейшины? Как сочетать непоколебимую веру в Землю-мать и Змею-радугу со святой троицей? Что думать о своих сородичах, которые в воскресенье молятся в христианской церкви, а в понедельник истово распевают гимны на площадке для корробори?

Неужто мы все настолько меркантильны, что приняли христианскую веру в обмен на блага, которые она дает?

Если меня спросят, верю ли я в Землю-мать, я решительно отвечу «да!» Разве я не джунгайи кунапипи?

Но если меня спросят, христианин ли я, то я тоже отвечу «да!», хотя, может быть, не столь решительно.

В замешательстве я хватаюсь за ту соломинку, которая в тот миг кажется мне надежнее, хотя иногда сомневаюсь, какую выбрать. Но я знаю, что, когда меня призовет кунапипи, я немедленно явлюсь на зов и поклонюсь Земле-матери.

Мой отец в еще большем душевном смятении, чем я. В тот день, когда он в часовне миссии на реке Ропер выступил с проповедью о двенадцати коленах Израиля, о том, как расступилось Красное море — «большая вода, куда больше, чем наша река Ропер», я решил, что пора спросить его, в кого же он на самом деле верит — в бога или Землю-мать.

— Теперь я христианин, — пылко ответил отец. — Я верю, что землю, море, животных, нашу страну у реки Ропер и весь наш народ сотворил бог. Я читал Библию. Когда-то я думал, что страну алава, кенгуру и рыбу создали мои тотемы, мои «сновидения», пестрошеяя ящерица и джабиру. Но сейчас я так не думаю, нет, нет. Я божий человек.

— Ты высший джунгайи кунапипи, — сказал я. — Ты хранитель законов, судья и священнослужитель, ты главный руководитель обрядов.

— Да, и это тоже, — согласился он вопреки логике. — Но это совсем иное дело.

Может, он хочет жить в обоих мирах, исповедовать две религии, одной ногой стоять на небе, а другой в гулла-гулла? Не знаю, замечал ли он, как усмехаются в кулак белые люди, те, чью веру он принял, люди, многие из которых сами не верят в своего бога.

Раз мы получили благословение священника, наше бракосочетание можно считать христианской церемонией. Впрочем, мы так мало знали о боге, что вряд ли могли сознательно верить.

Во всяком случае, тетки Анны и не думали отказываться от своей роли в церемонии. При племенном бракосочетании на них лежит обязанность проводить свою племянницу к ее будущему мужу. Теперь они встретили Анну у дверей церкви и возвратились с ней, когда солнце уже садилось.

— Вот твоя жена, — сказали они мне. — А вот твой лагерь.

— Вот твой муж, — сказали они Анне. — Оставайся с ним. Оставайся с Ваджири-Ваджири, твоим супругом.

Девушки аборигенов нередко выходят замуж в тринадцать или четырнадцать лет. В таких случаях тетки разбивают свой лагерь в десяти футах от свадебного ложа, чтобы своим присутствием подбадривать молодую. Через две-три ночи, когда она свыкнется с положением, старейшины находят благовидный предлог и посылают молодоженов с поручением к родственникам, живущим на расстоянии нескольких дней пути. Можно ли порицать молодых за то, что они не спешат преодолеть этот путь, наслаждаясь примитивным свадебным путешествием и своим новым положением?

Мои тетки тоже было собрались разбить лагерь около меня, но я показал им на широкие просторы вокруг. Медовый месяц я провел так, как хотел: ушел с Анной на свою собственную племенную землю к югу от Ропер, на землю отцов, и там овладел отданной мне девственницей, без слов, но довольный тем, что соединился с ней на том месте, где на нас смотрели духи предков.

Тогда я не верил, да и сейчас не очень-то верю, что наш первый ребенок был зачат на супружеском ложе из коры.

Я принадлежу к тотему кенгуру. Всем известно, что кенгуру создал эвкалипт — мутжу. Каждый год старейшины рода кенгуру жуют кору мутжу. Когда она превращается в кашицу, они выплевывают ее и начинают петь: «Женщины тотема кенгуру пусть рожают детей».

Через несколько месяцев все женщины и в самом деле беременеют. Каждый алава верит, что оплодотворяет женщину его тотем после того, как Радуга-змея проложила себе дорогу.

В последние годы я получил медицинское образование и внимательно слушал лекции врачей, которые уверяли, что зачатие есть следствие оплодотворения женского яйца мужской спермой в процессе полового сношения. Услышь это алава, они смеялись бы до колик в животе.

Отнюдь не все браки аборигенов заключаются так легко, как мой. У нас тоже, как испокон веков у всех народов, возникают злосчастные треугольники, главным образом потому, что по обычаю девушку обещают мужу еще до появления ее на свет.

Прежде чем жениться на Анне, я отказался от Норы Биндул — вернее, за меня отказались родственники. Между тем многие пожилые мужчины, из которых иные уже совсем почти дряхлые старики, имеют не одну, а нескольких жен.

Это пережиток тех дней, когда у нас процветала полигамия. Она и сейчас широко распространена среди андиляугва, живущих на острове Грут-Айленд. Я знал андиляугва, имевшего шесть жен, а обладателей гарема из трех или четырех женщин встречал не раз.

Полигамия — своего рода страховой полис аборигенов, Избавляющий члена племени от невзгод старости. Человек, имеющий нескольких жен, может быть спокоен: ему будет кому прислуживать. А продавая или одалживая своих жен, он всегда обеспечит себя пищей и табаком.