Дуглас Локвуд - Я — абориген

Блю, к которому он несколько раз обращался, не произнес ни слова.

— Его здорово скрутило… Подхватил дизентерию, — объяснил разговорчивый моряк.

— Могу, конечно, — ответил я. Я дал ему таблетку сульфадимизина и дозу на весь следующий день.

— Я думаю, дело в грязной воде, — сказал первый моряк. — У нас у всех уже была дизентерия, но в слабой форме.

Я перевел его слова Левше.

— А почему они пьют грязную воду? — спросил он.

— Потому что другой нет.

Галбаранга рассмеялся. Некоторые из наших мужчин тоже улыбнулись.

— Чистая вода прямо под вами, — сказал Левша. — На том самом месте, где вы стоите. Это наш старый песчаный колодец.

С помощью двоих аборигенов он вынул несколько футов песку. Отверстие немедленно наполнилось свежей водой. Галбаранга нагнулся и с жадностью стал пить.

— Первый сорт, — сказал он.

— Ну да! Я готов от радости прыгать на одной ножке… Эй, Блю! Свежая вода! Смотри, чистая как кристалл!

Когда мы подошли к лагерю, моряки разговаривали с нами добродушно, но с оттенком жалости, может быть, из-за того, что мы были голые и грязные. Теперь они прониклись к нам уважением, особенно ко мне, доктору Вайпулданье. Это стало видно, когда разговорчивый моряк сказал:

— Послушай, парень, а не полечишь ли ты наши болячки? Мы тут так давно, что начали гнить.

Я согласился. И вот в лесу, в сотнях миль от ближайшей больницы, десять белых мужчин выстроились перед голым черным бродягой — таким я им, безусловно, казался. Я дал им лекарства от дизентерии, от боли в желудке, от мигреней, перевязал все болячки и царапины.

В качестве гонорара я получил чашку кофе.

Пока я занимался врачеванием, Галбаранга устроил еще одну охоту в пользу моряков. Охотники принесли двух кенгуру, несколько десятков черепашьих яиц, еще рыбы, четырех уток, гуану и змею.

— А гуана и змея зачем? — спросил моряк.

— Пища. Пища первый сорт, — ответил Галбаранга.

Моряки не хотели его обидеть, но по испуганному выражению лиц, которое они, впрочем, сразу же поторопились изменить, было ясно, что ни змея, ни гуана не попадут на их стол.

Мы пошли дальше. К ночи разбили лагерь в нескольких милях от билабонга Джуддала. Здесь было столько уток, что дети могли убивать их палками.

После обильной еды Галбаранга и я сели смотреть импровизированный концерт. Словно по волшебству появились диджериду и палки для отбивания ритма. Выступавшие пели и исполняли пантомимы. В одной изображались погибающие от голода. Они пристально вглядывались в небо, тщетно надеясь, что там появится самолет и сбросит на парашютах еду и воду.

Галбаранга от смеха катался по земле.

— Смотрите! — кричал он. — Сидят на воде и умирают от жажды! А-а-ах! Х-а-а-а!

— Гляди, гляди! Держит консервный нож, но открывать им нечего!

Когда пантомима закончилась, Галбаранга сказал:

— Ну кто поймет этих белых? Они очень умные: умеют делать самолеты… и автомобили… и консервы… и большие бомбы… и холодильники… и корабли, которые плавают под водой… Но вот еду в лесу найти не могут!

— Все дело в том, где люди живут, — сказал я. — Белым не надо искать пищу, они ее покупают в магазинах. А у нас нет магазинов, нам приходится охотиться.

Затем я рассказал все, что читал, об атомной и водородной бомбе, тоже придуманной белым человеком. Я рассказал, какая у них разрушительная сила, как они могут уничтожить целые города и страны.

— Когда они начнут их бросать, — сказал Галбаранга с видом мудреца, — лучше всего будет старым чернокожим из леса. Мы, как и всегда, будем жить тем, что дает земля, а белым придется учиться этому заново.

— Ты можешь на старости лет стать великим учителем, — сказал я.

— Учителем? Я?

— Да. Будешь учить белых людей, как жить в лесу.

Через десять дней после начала охоты я, пройдя за это время сто пятьдесят миль, вернулся в Манингриду. Возвращался я один — меня беспокоили пациенты в поселке — и по дороге охотился. Рассказы Галбаранги о том, что в лесу «много-много больных» и «проказа повсюду», которыми он меня соблазнил, оказались плодом его фантазии. Правда, на реке Блиф мы видели однажды вдалеке костры, и я даже отложил свое возвращение, чтобы встретиться с кочевниками, но они ушли куда-то в сторону. Шедшие со мной берара и гунавиджи остались: им надо было совершить погребальную церемонию в честь покойника, умершего год назад.

Как-то после того как я возобновил работу, ко мне пришел один берара, по имени Тоби Барл-Бадла, и рассказал, что в лагере заболел мальчик.

— А почему ты его не привел? — Все больные должны были показываться мне.

— Он сын чернокожего доктора, — сказал Тобби, и в его голосе прозвучал страх, — самого могущественного доктора здесь, доктора номер один среди всех берара и гунавиджи, очень большого человека.

В моем сознании мигом промелькнуло воспоминание о том страшном дне, когда двадцать лет назад у горы Сент-Виджеон я был «отпет» на смерть злым колдуном и только в последнюю минуту спасен нашим знахарем — старым Гудживой.

Я вспомнил, какой ужас тогда пережил, вспомнил, как Гуджива впихнул мне в рот смесь из коры акации, ямса, дикого меда. Вспомнил, как возмущался против нее мой желудок, пока Гуджива танцевал вокруг меня, бил по земле зелеными кустами, выкрикивал проклятия злым духам, которые хотели моей погибели, пел для меня, пел для моих предков, стараясь умилостивить наши языческие тотемы и призывая несчастья на голову злых духов, приведших меня на грань джарпа — дороги от жизни к смерти. Я вспомнил, как Гуджива высасывал кровь из моей руки. Откуда она бралась — неизвестно, но она текла не переставая. Я вспомнил, как меня тошнило, как у меня непроизвольно сокращались мускулы, как я бесновался в бреду, словно идиот.

Наконец, я вспомнил, как Гуджива вынул изо рта красную раковину в форме звезды, делая вид, что извлек ее из моего тела. И как я тут же испытал облегчение, конвульсии у меня прекратились, я почувствовал себя лучше. Впоследствии, однако, я всегда боялся, как бы меня не «отпели» снова.

— Теперь я буду петь, — сказал я. Тоби был удивлен, и я добавил: — Мне надо свести старые счеты. Посмотрим, чье врачевание лучше — мое или его. Скажи старику, чтобы он пришел и принес малыша.

— Он очень опытный человек… Очень умный…

— Ну что ж… Посмотрим…

— Он не подчиняется приказаниям… Он сам их отдает…

— И это тоже посмотрим…

Все те годы, что я лечил людей по-научному, я думал о том, что когда-нибудь встречусь с колдуном как равный с равным. Я страстно желал продемонстрировать свое превосходство. И не только в интересах медицины! Мне хотелось потребовать признания своих заслуг и тем отомстить за пережитое мной в детстве унижение. Теперь, когда представился такой случай, я не хотел его упускать.