Сергей Носов - Книга о Петербурге

А вот кое-что о некоторых пустырях, был со мной, помнится, случай где-то в середине семидесятых. Надо мне было зайти к одному человеку по адресу: Бронницкая улица, дом 6. Я прикинул, где это, — где-то у Загородного проспекта, недалеко от Техноложки, от моего дома минут пятнадцать идти; пошел. Я этот район, мне казалось, неплохо знал, школа наша была на Подольской, а все эти параллельные улицы — Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая — запоминались по мнемоническому правилу, известному, наверное, всем ленинградцам: «разве можно верить пустым словам балерины?». Но что-то у меня с адресом не заладилось. Не мог найти дом 6. После дома 4, недавно построенного на большом пустыре, сразу по этой четной стороне улицы шел дом 10. Вместо двух отсутствующих домов зияло пустое пространство — часть прежнего пустыря. Там только вентиляционная шахта метро была, и ничего больше. Я там все обошел, и во внутренний дворик заглянул, и даже, обескураженный ко мне обращенным брандмауэром (что-то не то…), через подъезд на соседнюю улицу проник, потому как заподозрил дом на Серпуховской улице в том, что он на самом деле относится к Бронницкой, — но не было нигде моего шестого. Спрашивал — никто ответить не мог. Наконец одна пожилая дама, как-то странно на меня посмотрев, тихо сказала: «Так его ж разбомбили». Я ушам не поверил — спросил: «Кто?» — «Как — кто? Немцы. Кто же еще?» Я бумажку ей хотел предъявить с записанным адресом, но что могла доказать бумажка? Не зная, что и подумать, поплелся назад. Потом выяснилось, что я неправильно записал адрес — надо было не 6, а 16. А домов 6 и 8 по Бронницкой действительно не было. Сейчас я знаю, что их действительно разбомбили (и прежний дом 4 тогда же) в начале блокады, в первых числах октября сорок первого. Это история о ленинградских пустырях и пустотах — к вопросу о самоприсутствии.

С пустырями в городе все непросто. Если пустырь — значит что-то было. И до того, как что-то было, что-то было другое.

Вот по Кронверкской улице сейчас тоже нет дома с номером 6. А по пересекающей ее Сытнинской нет адресов с номерами домов 9 и 11. Адресная дыра соответствует, конечно, пустырю, не так давно образовавшемуся на этом месте. В 2014-м снесли здесь два бывших доходных дома — чтобы построить нечто многофункциональное, современное, сугубо доходное. На позднейшей злосчастной репутации этих домов как места весьма «нехорошего» останавливаться не будем. Сразу скажем, что частная компания, купившая у города землю, произвела в соответствии с законодательством необходимые археологические изыскания, и вот, к ее потрясению, результат: здесь обнаружено коллективное захоронение (вернее, сразу три — рядом друг с другом, еще одно малое, там четверых, и еще два одиночных) — останки 255 человек [4] Широбоков И. Г., Учанева Е. Н. Первые строители Петербурга: некоторые результаты изучения скелетных останков из коллективных захоронений в районе ул. Сытнинской // Бюллетень Института истории материальной культуры Российской академии наук: (охранная археология). № 5. СПб., 2015. С. 239–247. . Мужчины, преимущественно или молодые, или зрелого возраста, по-видимому работные люди — первостроители Петербурга. Умерли до 1710 года. Предполагают, от какой-то инфекции. Место это в XVII веке было известно под прозванием Козье Болото. Где-то здесь рядом совершались казни.

На момент написания этой книги будущее территории остается неопределенным. Во всяком случае, строительные планы отменены. Обычный с виду пустырь оказался, по сути, кладбищем, причем одним из первых.

Место пока никак не обозначено. Красовалась одно время надпись на брандмауэре — большими буквами и довольно странная: «Кто-то все еще любит тебя, Борис Ельцин». Потом закрасили.

Этой весной проходил мимо, увидел небольшие пирамидки на пустыре — из камней и битого кирпича. Подумал, уж не культовые ли сооружения каких-нибудь сектантов? Подошел. Нет. Просто мусор сложили кучками. Следы субботника.

Вот, скажем, был такой правитель Сталин. Был культ Сталина, и еще какой! Потом культ был побежден — в частности, методом утилизации материальных свидетельств. Что было потом, то было потом — здесь не о культе, не о политике. И уж тем более не о ностальгии. Но разве не интересны последние, чаще всего скрытые раритеты минувшего времени, практически лишенного материальных свидетельств его достоверности? Нам дороги единицы хранения в нашей коллекции впечатлений, особенно если они связаны с личными открытиями, и в данном случае — по ведомству палеонтологии… Это правда — сродни раскопкам. Хотя есть разница. Там — ищут. А мы не ищем, мы всматриваемся. Наша задача — протереть глаза. Итак, вопрос. — Остались ли в публичном пространстве Петербурга материальные свидетельства эпохи культа? Ответ. — Остались. Их мало.

О первых двух нынешним знатокам хорошо известно. Барельефный медальон на станции метро «Площадь Восстания», где Ленин провозглашает советскую власть на II Всероссийском съезде Советов, а Сталин (попробуй-ка рассмотри) стоит за его спиной рядом со знаменем. Есть также тусклый профиль на бронзовом знамени, которое держат столь же бронзовые молодогвардейцы в Екатерингофе, еще не так давно называемом парком 30-летия ВЛКСМ, а до того — парком имени 1 Мая.

Еще один: памятник Кирову на мясокомбинате, где Сергей Мироныч упирается на книгу с шестью буквами на корешке…

Эти артефакты, в силу их незаметности и незначительности, не уничтожались в последовавшую эпоху борьбы с культом, их посткультовое существование никого не трогало, потому что мало кто о них тогда знал (подозреваю, об «авторстве» книги на памятнике Кирову не знал никто, и я помню свой восторг, когда, не совсем легально побывав на мясокомбинате, этом режимном в ту пору объекте, куда просто так не пускали, сильно увеличил снимок памятника и различил на корешке книги слово «Сталин», — о да, я уловил тогда эту тень — реликтового самоприсутствия…).

А покрытые металлическими щитами медальоны с профилем Сталина на триумфальных пилонах, посвященных Победе (улица Коммуны, Пороховые), были расконсервированы в 2005 году — в атмосфере обоюдовыраженной экзальтации, — воспринимались они почти как новодел, чуть ли не политическое выступление, и я бы с большой осторожностью применил к их отчужденному прежнему существованию категорию реликтового самоприсутствия. То же надо сказать о вновь обнаруженных бюстах Сталина, долгие годы таившихся в отгороженном закутке Военно-морского музея; и о мозаичном изображении вождя народов — по слухам, скрытого от глаз пассажиров метро за торцовой стеной станции «Нарвская» (да нет его там, нет!). Я вот знаю, что на чердаке одного просветительского учреждения в центре города до сих пор пылится большая — больше среднего — голова Сталина (мне рассказал знакомый поэт-переводчик, имеющий отношение к ремонту теплосетей), но выдавать чужие секреты не буду. Сокрытие этих объектов скорее говорит об их отсутствии в актуальном пространстве истории, чем о самоприсутствии через них известного прошлого, погруженного в сон.