Сергей Носов - Книга о Петербурге

Хотя объяснение и этому можно найти. Преступление — особо продуманное, оно, согласно концепции, совершалось «по совести». И совесть Раскольникова не нуждалась в отбеливании. Она чиста. В этом парадокс «Преступления и наказания» — с преступлением вроде бы ясно все, но чем наказан герой? Тем-то, тем-то и тем-то. Чем угодно, но только не угрызениями совести. За час-другой до целования земли на Сенной площади и явкой с повинной Раскольников заявляет сестре: «То, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: „преступление, преступление!“» Это говорит человек, решивший сдаться полиции. Немного раньше он просит мать молиться за него. А еще раньше — девочку Полю. Но никого он не попросил молиться за тех, кого убил топором.

Эта странная «бессовестность» часто смущает ученых интерпретаторов романа, желающих определенности по части морали, — им хочется верить, что где-то там, за пределами текста, Раскольников наконец раскается. Однако обещанное в конце эпилога духовное возрождение героя связано вовсе не с этим. Там о другом — о возвращении к людям, о будущей жизни и чувственном переживании полноты бытия. Библейские просторы. Восторг. Катарсис. Или почти катарсис. А бабке поделом!..

Вот об этом не будем.

Проехали.

Но непосредственный читатель не знает, что проехали и что не будем. И он прав. «Бабке поделом». Никто в романе не пожалел старуху. И что делать нам, читателям, с этим? — ведь признаемся, нам ее тоже не жалко.

Так что вот. Даже на каторге Раскольников винит себя лишь в том, что не сумел отвечать высоким требованиям своей теории — оказался не тем человеком, слабаком. Вот в этом его вина и жизненная неудача. Не умеешь, не берись, надо было косой… Привет от Наполеона. С его позиций заявлено. Чтобы косой, надо по теории как раз Наполеоном быть, а это не прерогатива Раскольникова.

Туповато, конечно, но только на первый взгляд: Раскольников Р. Р. — профессиональный killer . Вставим слово «несостоявшийся», нарушив почти стихотворный размер (а если ударение в последнем слове перенести — заметили? — тут же рифма еще!..). Для киллера самое важное что? Крови не бояться? Бить метко? Нет: киллер не должен рефлексировать по поводу печальной участи своих жертв. Этому важному требованию Раскольников отвечает на все сто. При его-то склонности вообще к рефлексии. Но в том и беда, что склонен. Нервы, нервы подводят! Были бы крепкие нервы, и кто знает — может, понравилось бы. А почему должно не понравиться, если теория, подтверждаясь, требует развития — при крепких нервах-то? Это ж логично. Примеров тьма. Да и как иначе — сделать столь решительный шаг, а потом взять и остановиться?

И что до совести. На самом деле Раскольников — совестливый человек, даже сильно совестливый, но совестливый парадоксально: верит в преступление по совести, на которое способна и право имеет сильная личность, — стало быть, если по совести, то и совесть в этом случае ни при чем. Но становится совестно — если ошибешься в себе, что и произошло с Раскольниковым: «…я и первого шага не выдержал, потому что я — подлец!» Так и хочется успокоить, поддержать человека — ну по-человечески как-то. Крепитесь, Родион Романович! Возразить задушевно. Жизнь, это свято, Родя. Порадовать тем, что герой романа о себе не знает еще. Ты вечно живой.

Родя, я с тобой . Так и Соня с ним. Она за ним в Сибирь отправилась. И мы ее за это уважаем. И сестра с Разумихиным, молодожены, в будущем хотят податься на восток — поближе к нему. Хорошие люди «с ним», надо же!.. А нам нельзя?

Родя, тебя осудили, но не поняли. Чистая правда. И мы о том же.

Перечитывая надписи эти, испытывал что-то вроде дежавю. Словно где-то уже было или могло быть похожее. Тут и думать не надо где: в романе — где же еще? Чьи-то неожиданные голоса, реплики неопознанных персонажей, выкрики из толпы, выплески шума. От знаменитого «Ты убивец» (человек «из-под земли», напугавший Раскольникова) до «Сохрани тебя Бог!» (нищая, получившая в последней главе пятак — «для курьеза»).

На стенах лестниц обоих «домов Раскольникова» достаточно издевательских изречений, с приколами. Читаешь, и вспоминается герой на Сенной площади: он землю целует, а народ смеется. «Ишь нахлестался!» — «Парнишка еще молодой!» — «Из благородных!» — «Ноне их не разберешь…» И конечно — комментарий на тему «в Иерусалим едет»: «…столичный город Санкт-Петербург и его грунт лобызает». (Между прочим, единственное место в романе, где название города употреблено в полной форме.) Публика притом не знает, что перед нею убийца.

«Все эти отклики и разговоры сдерживали Раскольникова, и слова „я убил“, может быть готовившиеся слететь у него с языка, замерли в нем».

А если бы не замерли? Если бы сказал он: «Я убил»? И стояли бы вокруг наши десятиклассники?

Тут же посыпалось бы на него:

— Ты супер перец! — Рады за тебя, что ты все-таки нашел себя! — По себе людей не судят, козёл. — А бабке поделом!

И т. д. и т. п. И все ведь правы по-своему.

Вот так стоишь на черной лестнице доходного дома и словно сам попадаешь в роман — со своим временем.

Алёна Ивановна не так проста, как может показаться с первого взгляда. Сестрицу в черном теле держит, из клиентов кровь пьет, жадна, глупа, деньги копит. Но копит не просто так, а с определенной целью. Согласно завещанию процентщицы, отправятся деньги в монастырь на помин ее души. То есть и она тоже человек идейный.

Даже, быть может, еще более идейный, чем сам Раскольников.

Идейный Раскольников знает об идее Алёны Ивановны.

В ее идее он находит оправдание идее своей.

Идея Алёны Ивановны, против которой все протестует в Раскольникове, только подтверждает его идею.

С другой стороны, без таких, как Раскольников, не осуществится идея старухи (где деньги-то взять, если никто не будет вещи закладывать?).

В старухе все подчинено тому, чтобы спасти душу. Раскольников делает все, чтобы погубить душу.

Как такового конфликта нет между Раскольниковым и старухой. Это не конфликт, они оба работают на одно и то же.

Оба озабочены идеей спасения: старуха — идеей посмертного, там, на небесах; Раскольников — прижизненного, здесь, на земле. Но оба осуществляют свои проекты за чужой счет. Ситуация взаимозачета. В принципе, оба они одного поля ягодка.

Проект старухи шире проекта Раскольникова. Во всяком случае, проект Раскольникова «органично» вписывается в старухин проект. О том не задумываясь, Раскольников сам работает на Алёну Ивановну, на ее идею: сначала он финансирует ее проект, потом завершает его первый (земной) этап, то есть часть накопительную. Подводит черту. Теперь о старухе будут заботиться другие — те, кто похоронит ее, и те, кто будет отпевать по высокому разряду согласно завещанию. А далее — уже силы небесные. Но ведь того и хотела старуха, к тому и стремилась.