Сергей Носов - Книга о Петербурге

Стало быть, вектору рокового перемещения князя Мышкина Семеновский плац — дом Рогожина на Гороховой улице (то есть суммарному вектору литературных блужданий героя в декорациях реального Петербурга) отвечает флорентийский путь по направлению della Signoria — пристанище Достоевских на площади Питти (или около где-то) .

От места, где казнят, до места, где убивают любимого человека.

От места, где казнят, до места, где с любимым живут.

Если скажут, что все это притянуто за уши, даже спорить не буду. Конечно притянуто. Но как-то странно выходит: я притягиваю, а оно и радо притягиваться. Не получается разве?

А ведь суммарному вектору петербургских метаний князя Мышкина можно найти и другое соответствие во Флоренции.

Оставим за все той же площадью Синьории изначальное значение квази-Семеновского плаца и направим отсюда вектор суммарного перемещения несчастного князя дальше — в самое известное, в самое знаковое место Флоренции, и притом ценимое Достоевским, — к фасаду собора Санта-Мария дель Фьоре, или, что в нашем случае то же, к Вратам Рая, восточным воротам Баптистерия, — они ведь друг против друга.

Благо сюда, в узкий перешеек между собором и Баптистерием, ведет via dei Calzaiuoli — безупречно прямая, — ну чем не Гороховая?

Вратами Рая знаменитое творение Гиберти назвал Микеланджело. Ими восхищался Достоевский. Во Флоренции он говорил жене (по ее воспоминаниям), «что если ему случится разбогатеть, то он непременно купит фотографии этих дверей, если возможно, в натуральную величину, и повесит у себя в кабинете…» — надо полагать, в петербургском кабинете (мечты, мечты!), которого нет и который не скоро появится. В Россию они вернутся через два с половиной года, пасынок Достоевского к этому времени продаст в Петербурге библиотеку отчима. Они поселятся в дешевой гостинице, потом, не найдя квартиры, — в меблированных комнатах, где родится сын. А в перспективе ближайшей, здесь, во Флоренции, когда «Идиот» будет закончен, им придется оставить жилье около Питти: слишком дорого здесь. И вот до кучи еще: совсем недавно, когда жили в Милане, пришло из Петербурга известие от долготерпеливого Алонкина: домовладелец отказался держать за Достоевским прежнюю квартиру — ту, что в Столярном переулке (проживавшая там семья покойного брата вместе с пасынком была обязана съехать), — естественно, причина одна: долги. Интересно, знал ли Достоевский, что копия этих дверей — Врат Рая — есть в Петербурге и она украшает Казанский собор?

Мог и не знать. А мог ведь и знать.

В любом случае восхищение Достоевским этими замечательными дверьми кажется несколько чрезмерным, по крайней мере неожиданным, — не потому, что они недостойны восхищения, а потому, что как-то мы не расположены ожидать от Федора Михайловича такого порыва. Надо же — «повесит у себя в кабинете»!

Кстати, технически это возможно (с точки зрения экспозиции). Сами двери «в натуральную величину» ни на какую кабинетную стену, понятно, не поместились бы, но имел он в виду, надо полагать, в натуральную величину прямоугольные панно по отдельности, которые и составляют ворота, — их десять. Десять историй из Ветхого Завета.

Поневоле пытаешься глядеть его глазами. Что же он разглядел здесь такое? А ведь что-то ему тут определенно увиделось, что-то тут ему было — помимо общего впечатления.

Сотворение Адама, сотворение Евы, грехопадение, изгнание из рая. Другой сюжет: Авель и Каин — и вся история братоубийства. Третий: Ной, ковчег, опьянение Ноя. Сыновья Иафет и Сим отвернулись, чтобы не видеть срама отца, а недостойный Хам на срам смотрит, и он предъявлен, Ноев срам, во всей откровенности нам с Хамом, так что мы вместе с Хамом глядим и видим. Правильно ль это? Не отвернуться ли лучше? Спасибо туристам из Китая — всегда готовы загородить.

Но вот четвертый сюжет: Авраам, явление трех ангелов ему (вспомним «Троицу» Рублева), жертвоприношение Исаака. Авраам нож занес, но ангел, спустившийся с небес, остановил ему руку.

«…Выбрал место, где сердце, глаз смотрит, я тут погрузил изо всей силы, секунда, на 2 вершка, голову приподняла, одна капля крови, внутреннее излияние».

Это Рогожин — из наметок финальной сцены, — Достоевский сделал наброски еще месяца два-три назад, в Милане. И вот теперь — с этим в голове — разглядывает Врата Рая. И смотрит на ангела, остановившего руку с ножом.

В тех миланских набросках нет слова «нож». Прежде о ноже было много в романе. Так много, что из журнальной публикации Достоевский в конечном итоге вычеркнул целый кусок, относящийся к предчувствиям князя (после первого посещения дома Рогожина). А в миланском черновике с набросками последнего эпизода на Гороховой — о ноже, если сказать словами князя, ни-ни-ни ! Нож будет назван ножом — здесь, во Флоренции.

«Он у меня всё в книге заложен лежал…»

А книга с ножом в «запертом ящике».

В миланском черновике не было книги, — и она вместе с ножом появляется здесь, во Флоренции. (Ну как бы на Гороховой, что ли.)

Что это за книга такая, что ее надо запирать в ящик? Или, может, это Рогожин от греха подальше прячет нож от себя?

Ну да. Интерпретаторы эпизода знают, о какой книге сказал Рогожин. Принято думать, что это «История России» Соловьева. Не так давно (в третьей главе второй части романа), когда князь Мышкин впервые пришел к Рогожину на Гороховую, действительно видел он на столе том «Истории» Соловьева. Рогожин рассказывал тогда на Гороховой, как в Москве еще попрекала его Настасья Филипповна необразованностью: очень темен, книг совсем не читает и не знает всеобщей истории. И как она здесь, на Гороховой, порадовалась, увидав, что за «Историю» Соловьева вроде бы взялся.

Поговорим о книге. Это важно.

«Историю» Соловьева он тогда действительно заложил ножом на глазах князя Мышкина, — какой том, неизвестно; к тому времени уже семнадцать томов вышло.

Да и прекрасно. Что из этого следует? Неужели мы поверили, что все эти месяцы он штудирует Соловьева? Это Рогожин-то? Который книг вообще не читал?

Известно, что Достоевский какие-то тома Соловьева брал за границу. Ну так то Достоевский, а то Рогожин.

Согласитесь, кто читал Соловьева: Соловьев — чтение непростое, не слишком-то увлекательное. Чтобы так взять и читать методично? Без подготовки? Без опыта чтения трудных книг?

Князь тогда «заметил на столе, за который его усадил Рогожин, две-три книги». Странная неопределенность — так две или три? Хорошо, пусть две — по минимуму. Так, может быть, вторая была проще «Истории» Соловьева, была доступнее рассудку Рогожина?

Я бы поверил еще, если бы Рогожин «Историю» Карамзина читал — про призвание варягов, про Бориса и Глеба — как заколот Борис был и зарезан Глеб в силу злобы их брата-злодея (Достоевский вырос на Карамзине). А еще лучше — если бы Ишимову (ценимую Пушкиным) — «Историю России в рассказах для детей». Или другое для детей что-нибудь. Лучше с картинками.