Сергей Носов - Книга о Петербурге

Священные истории для детей с картинками.

«Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками, под названием: „Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета“, и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю».

Так через несколько лет Достоевский заставит в «Братьях Карамазовых» вспоминать старца Зосиму их первую прочитанную в жизни книгу. «Их» — это Зосимы и самого Достоевского, персонажа и автора. Достоевский подарил своему Зосиме книгу, по которой учился читать в детстве, а также свою память о ней.

Полностью книга называется так: «Сто четыре священныя истории, выбранныя из Ветхаго и Новаго Завета, в пользу юношества, Иоанном Гибнером; с присовокуплением благочестивых размышлений». — Перевод с немецкого.

Зачем об этом говорю?

А затем, что стоит сейчас Достоевский перед Вратами Рая и вспоминает картинки из книги, по которой учился читать.

Врата Рая — это и есть Священная история в картинках.

Точь-в-точь.

Или почти.

Я бы, наверное, и не вспомнил о «Священных историях», если бы не случай: довелось мне как-то описывать некоторые музейные экспонаты для сайта, затеянного Государственным музеем истории российской литературы, — и среди них была эта книга — вернее, муляж. Так что поинтересовался вопросом. Но послушайте, если даже я, человек посторонний, глядючи на Врата Рая, сразу же подумал об этой книге, то уж сам Достоевский-то непременно должен был вспомнить книгу своего детства. Ни секунды не сомневаюсь, что он думал о ней. Смотрел на эти панно и вспоминал иллюстрации на те же сюжеты.

Вот эта книга была вполне по плечу Рогожину.

Просто, доходчиво. Там и вопросы после каждой истории задавались пытливые — для верного усвоения. Мне кажется, такой интерактив должен был понравиться Рогожину. «Что сделал Авраам, когда они поднялись на гору?», «Что случилось, когда Авраам взял в руки нож?».

Но вы, похоже, не верите, что в ящике лежала именно эта книга? Нужны железные доказательства?

А что — есть противному доказательства?

Просто меня осенило, вот и доказательство, нет?

Я больше скажу. Что бы там ни лежало в запертом ящике, это из тех областей неведомого, когда даже сам автор не обязан быть на все сто уверенным, что там у него в ящике происходит. Нет, бывает такое, бывает, — положил герой в ящик одну заложенную ножом книгу, время прошло, а там — другая. Да и вообще… не хотел, но скажу… Знаете ли, конечно, по моему убеждению, там лежат «Священные истории в картинках», но по большому счету там лежит роман «Идиот», уже написанный. И одно не мешает другому. Постмодернизм, скажете? Нет, не совсем. Смотрите. Какой бы ни была эта книга, как бы она формально ни называлась, как бы ни выглядела — если в ней вместо закладки нож, орудие неотвратимого убийства, это — книга персональной судьбы Рогожина. А Книга Судьбы Рогожина — это и есть «Идиот». Поспорьте-ка с этим. Просто Рогожин читает свою часть, скрытую от нас, допущенных к остальному. Об остальном он не догадывается. И эта сокровенная часть — «Священные истории в картинках», которыми автор подменил Соловьева незаметно для Настасьи Филипповны, а скорее всего, и для самого себя незаметно.

Потому что в подобных запертых ящиках то же самое происходит, что и в голове у автора, не побоимся сказать, даже автора «Идиота», когда он стоит у Врат Рая и вспоминает детство.

Мы, конечно, не можем знать точно, какое издание в ящике у Рогожина. «Священные истории в картинках» переиздавались многократно, с различными иллюстрациями. Могло и пóзднее быть. Но я склонен думать, старое: пятое — 1819-го (или шестое 1825-го?), в общем, то, по которому в семье Достоевских учили читать.

Как бы то ни было, можно не сомневаться, на какой странице Рогожин заложил нож.

На начале десятой истории, которая так и называется — «Об Аврааме, приносящем своего сына в жертву Богу».

Там ангел, вестник Господень, останавливает руку с ножом, занесенным над любимым человеком.

Руку с ножом самого Рогожина не остановил никто.

Если повернетесь к Вратам Рая спиной и сделаете всего несколько шагов, вы окажитесь на ступенях Дуомо — собора Санта-Мария дель Фьоре. Вот он. По воспоминаниям жены писателя, это одна из тех флорентийских достопримечательностей, которые вызывали у Достоевского восхищение. При этом русский писатель не видел роскошной отделки фасада, поражающей современных туристов, — ею займутся позже, когда Раскольников уже вернется с каторги, а завершат, когда вернется, если жив будет, Рогожин. Это кажется невероятным, но перед глазами Достоевского фасад собора был явлен в непривычной — для нас! — мрачноватой незавершенности.

Главная достопримечательность Дуомо — грандиозный купол Брунеллески. Многим не нравилось, что сделал с ним Джорджо Вазари — расписал изнутри в своем стиле (завершил работу Фредерико Цуккаро). Так вот, нижний и самый крупный ярус росписи посвящен Страшному суду. Тема Страшного суда интересовала Достоевского — в «Идиоте» Лебедев, в своей характерной манере, охотно интерпретирует Апокалипсис, вызывая смех у гостей князя Мышкина (но только не у Рогожина, между прочим бывшего среди них). «Ибо нечистый дух есть великий и грозный дух, а не с копытами и рогами, вами ему изобретенными!» На куполе изображены как раз вполне антропоморфные бесы — рогатые, и даже сам Сатана, глядя на которого вспоминаешь выражение «людоед человечества», допущенное Лебедевым по отношению к Мальтусу, — мерзкая рогатая трехрылая уродина засовывает в разинутые пасти сразу несколько человеческих тел.

Разглядывать купол снизу — занятие непростое. Сотни фигур на концентрических кругах росписи, кажется, приходят в движение и даже у здорового человека способны вызвать головокружение. От них рябит в глазах. Внимание рассредоточивается. Запрокидывать назад голову, чтобы увидеть все это коловращение, менее всего полезно для страдающего эпилепсией. И уж точно не стоит смотреть ему на яркий восьмиугольник в центре купола — раструб фонаря, освещающего храм естественным дневным солнечным светом.

Но есть тут другое, то, что вызывает потрясающий оптический эффект на некотором удалении от купола. То, что не передают фотографии и о чем не пишут в путеводителях. Вы увидите это, войдя в храм, но оценить по-настоящему сможете, лишь выйдя из-под купола, когда уже потеряете надежду рассмотреть фрески подробно. Из всего нагромождения изображений свод главного нефа выделит только один фрагмент — в нижнем ярусе с восточной стороны купола, и эта часть росписи покажется огромной на расстоянии — значительно крупнее того, что виделось вам, когда вы смотрели на нее, стоя под куполом непосредственно. Она будто увеличивается, растет по мере удаления от нее — по мере изменения угла взгляда. Отчетливо выделяются две фигуры: голый крылатый старик, размахивающий песочными часами, и скелет, ломающий косу о выставленное колено. Это Время и Смерть уничтожают свои атрибуты. Конец времен.