Сергей Носов - Книга о Петербурге

А если серьезно? Разве не были в школьные наши годы так называемые ленинские места возведены в культ («здесь каждый камень Ленина знает») и разве почитание этих мест не достигало той степени, когда уже в плане обратной реакции начинало себя оно отражать в анекдотах (коньяк «Ленин в Разливе», мыло «По ленинским местам»…)?

Хотя — с чем сравнивать.

Про Северную Корею ничего не скажу, я там не был, а вот случилось мне побывать в Австрии на родине Шварценеггера, в небольшом поселении Тале, в десяти километрах от Граца: школа, в которой учился Арнольд, – – дерево, под которым он сидел со своей будущей женой, – – озерцо, на котором они катались на лодке, – – пешеходная тропинка в виде контура его головы и т. д. и т. п. – –: с указателями, табличками, информационными стендами… В самом Граце двое заезжих московских концептуалистов убедили городские власти в необходимости воздвигнуть дорогостоящий гигантский прижизненный памятник Шварценеггеру в образе Терминатора, и уже дело на мази было, но против культа выступил сам герой — потребовал убрать, как мне объяснили, его имя из названия стадиона (стадион его имени был) и отказался от звания почетного гражданина города, а все потому, что местные левые осудили губернатора Калифорнии Шварценеггера за конкретный случай смертной казни. Так что в Граце, когда я там обитал около месяца, культ Шварценеггера присутствовал в латентном виде. У выхода из супермаркета, например, просил подаяние раздетый по пояс человек: демонстрируя мускулы, он изображал из себя Арнольда. В целом, мне кажется, прижизненное почитание шварценеггеровских мест давало фору нашему прежнему почитанию — ленинских.

Нет, чем пристальней всматриваемся в прошлое дома № 2 по Подольской улице, тем выразительнее обнаруживает свое значение прикладная сторона дисциплины «химия». Преподаватель-то аналитической химии не был кабинетным теоретиком: во время революции 1905 года профессор Явейн входил в «боевую группу химиков», — уже по названию ясно, чем она занималась.

Чтобы ни на кого не наговаривать зря, обратимся к источникам. Николай Буренин, ключевая фигура в «боевой технической группе большевиков», пианист, которому доводилось аккомпанировать «с душевным трепетом» (его слова) самому Шаляпину, став вдобавок писателем, вспоминал: «Взрывчатые вещества добывали частью в Финляндии, а частью, всеми правдами и неправдами, получали от петербургских химиков… Принимал в этом деле участие и профессор Явейн». Да, это он, Людвиг Юльевич, специалист в области технического анализа, исследователь гексиленов и метафосфорных кислот (знал бы я, что это такое…).

Надо полагать, химик Явейн относился к той категории людей, которую Ленин через 14 лет после того визита в нашу будущую школу назовет, пребывая в Женеве, «пионерами вооруженной борьбы». Выражение из статьи с характерным названием «От обороны к нападению», опубликованной в женевской газете «Пролетарий» 26 (13) сентября 1905 года. В России — разгар революции. И вот: «Бомба перестала быть оружием одиночки-„бомбиста“. Она становится необходимой принадлежностью народного вооружения » (курсив Ленина). В той же статье автор лапидарно констатировал: «Изготовление бомб возможно везде и повсюду». Имелось в виду «везде и повсюду» — конкретно в России, конечно, куда он собирался отправиться. Вот и боевик-пианист Буренин, посетивший в Женеве Ленина, ретранслировал через годы эту цитату в виде развернутого воспоминания: «Владимир Ильич, говоря о ручных бомбах, подчеркивал, что их изготовление, в отличие от других видов оружия, „возможно везде и повсюду“».

Интересное свидетельство оставил Буренин, член Союза писателей СССР. «С оболочками для бомб, — вспоминал он боевое прошлое, — дело обстояло сравнительно благополучно. Я очень хорошо помню, как вначале мы присматривались ко всем предметам, которые могли бы служить для этой цели. Коробки от сардин, от монпансье, от всяких консервов, отрезки газовых труб и т. д. привлекали наше внимание». Лично мое внимание в этом перечне привлекают коробки от сардин: где-то я это уже встречал.

Ну конечно, это же у Андрея Белого в «Петербурге»! Николай Аблеухов, получивший задание взорвать отца родного, сенатора, принес домой сардинницу — с часовым механизмом. («Сардинница ужасного содержания, способного превратить все вокруг в сплошную, кровавую слякоть».) Помню, мне эта сардинница, когда читал, казалась вещицей надуманной — что-то было в ней нарочито бакалейное, искусственное, литературное, неубедительное — нестильное. А вон как оказывается! Именно такие и употребляли в революционной борьбе! И что примечательно, Белый навязал своему герою сардинницу задолго до того, как реальный боевик Буренин рассказал о пользе «коробок от сардин» в своих воспоминаниях!

Между прочим, вопрос о взаимодействии «боевой технической группы» с «боевой группой химиков», по свидетельству Буренина, был поднят у профессора Явейна «на одной из явок». Впрочем, в то время (1905, 1906), согласно справочнику «Весь Петербург», Явейн проживал на Можайской улице в доме № 3 (не сохранился), — это уже не наша школа, но рядом: зачем-то перебрался восточнее, если по проходным дворам — шагов на сто пятьдесят — сто восемьдесят. Царская охранка, похоже, все прошляпила, но мы следим внимательно. Ленин-то, оказывается, нелегально приехав из эмиграции, 8 ноября 1905 года, прямо с Финляндского вокзала, сопровождаемый Бурениным, отправился куда? — к сестре последнего на конспиративную квартиру по адресу: Можайская улица, дом № 8. А это от тогдашнего дома № 3, где жил наш профессор, — перейти улицу наискосок. Как-то кучно у них получается. Впрочем, кто их разберет, этих конспираторов, с их явками и легальными адресами. Про ученого-химика ничего не скажу, а вот Красин, руководитель «боевой технической группы», на той квартире в тот урочный час докладывал Ильичу о положении дел на участке своей ответственности.

Но я отвлекаюсь от темы школы. Начал Шостаковичем, а сам вон куда…

Ближе к Шостаковичу.

Так вот.

А что «вот»? Опять к тому же вернемся…

Итак, Ленин, то есть, конечно, еще Ульянов, приходил «к нам» на Подольскую через четыре года после исторического покушения своего старшего брата Александра на его августейшего тезку. Но что интересно: независимо от визита Владимира Ульянова в квартиру № 6 весной и осенью 1891 года посещал уже в XX веке семью Шостаковичей другой участник этого покушения — Иосиф Лукашевич [23] Хентова С. С. 63. ; ему, в отличие от Александра Ульянова, смертную казнь заменили бессрочным заключением в Шлиссельбургской крепости, где он отсидел восемнадцать лет и был освобожден в 1905-м. Лукашевич — племянник Клавдии Владимировны Хмызниковой, восприемницы Дмитрия Шостаковича, будущего композитора, родившегося в будущей нашей школе.