Сергей Носов - Книга о Петербурге

Закрываю глаза и вижу школьный портрет с бородой великого химика, способной по вызывающей основательности конкурировать с бородой автора «Капитала». Эти бороды у нас всех в подсознании. Но как же так? Мы не знали, что он поднимался по нашей лестнице и, может быть, бывал в помещении, где у нас над школьной доской висела усовершенствованная таблица, названная его именем!

Это не все. Оказывается, заведовал поверочной палаткой не кто иной, как Д. Б. Шостакович, отец композитора. Семья Шостаковичей жила в будущей нашей школе на казенной квартире; здесь — в квартире № 2, на первом этаже [22] Хентова С. Д. Шостакович. Жизнь и творчество; Монография: В 2 кн. Кн. I. Л.: Сов. композитор, 1985. С. 62. — и счел возможным родиться будущий композитор. Здесь он провел первые годы жизни — мы бы сказали, дошкольные. То есть в пространстве тех же стен, на которых у нас, в годы нашего младшешкольного малолетства (и позже, впрочем), висели портреты классиков, географические карты, расписания уроков и наглядная агитация вроде лозунга «Учиться, учиться и учиться! В. И. Ленин». Ну вот зачем я помню со школы, что Ленин этого не говорил? Наша учительница обществоведения утверждала, что это псевдоленинский лозунг, а Ленин сказал на Третьем съезде комсомола по-другому: «Учиться! Учиться коммунизму!» Нет нигде у него «учиться, учиться и учиться». В тайну этих нюансов мы были посвящены прямо на уроке обществоведения — зачем-то запомнил. И никто нам ни разу не сказал, что здесь родился и жил Шостакович. А почему? Да потому, что не знали этого.

Я сам узнал об этом из книги С. М. Хентовой «Шостакович в Петрограде — Ленинграде», вышедшей через пять лет после того, как окончил школу. А спустя еще несколько лет на стене здания уже бывшей школы (мы перешли в десятый, когда вся наша триста седьмая вместе со своим номером переехала на Малодетскосельский) появилась мемориальная доска, посвященная композитору. Тогда же узнал, что школа наша теперь музыкальная. Почему Федор Иванович предпочел химии музыку, не ведаю. Сомневаюсь, что это связано с Шостаковичем как-то. Если связано — то в плане тонких структур…

Да и о том, что в этом доме Ленин бывал, тоже нам не говорили, а между тем это так. В квартире № 6 (пытаюсь представить, где это, — не там ли, где был у нас кабинет биологии с примыкающей к нему кладовой комнаткой, заставленной всякими препаратами?) проживал тридцатисемилетний преподаватель все того же Технологического института Л. Ю. Явейн, ученик Бутлерова и знакомец ни много ни мало самого Энгельса. К нему и заходил молодой Владимир Ульянов, приехавший в столицу сдавать экзамены в Университете экстерном (ему 20 всего, скоро 21 — теперь одно рукопожатие до Энгельса, до Маркса — два). А тот его снабжал марксистской литературой (загадочный, однако, человек) — «Анти-Дюрингом», например, или, например, журналом «Die Neue Zeit» («Новое время»), редактор Каутский.

Сейчас я знаю: этот адрес упоминается в книге «Ленин в Петербурге», изданной еще в 1957 году к сорокалетию Октября (подобрал на лестнице на подоконнике), — как же могло это пройти мимо внимания наших учителей истории и обществоведения в семидесятые годы? От нас требовалось по программе знание ленинских работ. Например, от нас на уроках литературы (советский период) требовали в десятом классе знания наизусть целых кусков из статьи «Партийная организация и партийная литература», ну вот это хотя бы: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания…» Правда-правда, — как «чуден Днепр при тихой погоде», учили наизусть, не вру. На уроках истории проходили стадии разложения империализма по Ленину. «Лев Толстой как зеркало русской революции» и другие первоисточники входили в билеты школьных экзаменов. Понимали, почему перед «как» в этом названии не надо ставить запятую! Все мое поколение получивших среднее образование знало «Памяти Герцена» — кто кого там будил и в какой последовательности, — это было ну как «Мой дядя самых честных правил», как «Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять» — все знали, все: декабристы разбудили Герцена, Герцен разбудил революцию, — и если попадали кому-нибудь в руки самиздатские «Москва–Петушки» (я прочитал, когда уже окончил школу, — по слепой машинописной распечатке), этот счастливый читатель — без всяких ссылок — точно знал, какие буждения-поднимания пародирует Венедикт Ерофеев («— Как же! Разбудишь его, вашего Герцена! — рявкнул кто-то с правой стороны. Мы все вздрогнули и повернулись направо»). И что же? Такой уникальный случай — Ленин был в нашей школе! — такой выгодный для школы исторический эпизод остался совершенно незамеченным?! Невероятно.

Между тем.

Множество (теперь я уже полагаюсь на справочник «Ленин в Петербурге–Петрограде», 1980, он под рукой), множество, говорю, частных квартир, которые посетил Ленин за все время своей петербургско-петроградской деятельности, исчисляется трехзначным числом (и не все нам известны). А эта — из них первая!

Первая. Во всяком случае, одна из первых двух-трех.

Был он тут весной и осенью, — что до весеннего визита, дата указывается расплывчато: «апрель — ранее 17 мая» (1891). Известно, что 6 апреля он побывал у родственников на Среднем проспекте, а перед этим они вместе с сестрой ходили на Неву смотреть ледоход. Но что-то мне подсказывает, что, чем ледоход на Неве и визит вежливости к кузине, журнал на немецком под редакцией Каутского был ему интереснее. Первым делом, сдается мне, он к этому таинственному химику должен был бы поторопиться — к знакомому Энгельса и Либкнехта (да, и Либкнехта тоже) — в нашу будущую школу, сюда.

И вообще — что же это получается? В нашей, получается, будущей школе как бы бил один из ключей, что ли, марксистского самообразования молодого Ульянова?

А таинственный ранний марксист, шестнадцатью годами Ульянова старше, Людвиг Юльевич Явейн, собеседник Энгельса, был вроде как, что ли, предтеча?

И это было прозёвано?

И я сейчас, что ли, по существу, работу тех идеологов выполняю?

Отлично. Вот вам сюжет, любители альтернативной истории. Преподаватель химии Л. Ю. Явейн, вместо того чтобы запасть в числе первых в России на марксизм, разделяет побочное увлечение своего учителя Бутлерова, а тот, как известно, кроме того, что был великим химиком, слыл еще и видным спиритом (из-за чего ссорился с Менделеевым). Нет, не слыл — был одержимым приверженцем спиритуализма (как называли у нас тогда спиритизм). И вот новоиспеченный спирит Л. Ю. Явейн, под влиянием учителя и с яростной силой убежденного неофита, заражает, со своей стороны, идеями спиритизма молодого Ульянова, причем в ущерб учению о прибавочной стоимости. Как это отразится на судьбах России, думайте сами. Тут главное, что кульминация действия произошла в нашей будущей школе.