Георгий Куницын - Марксизм в России начинался со лжи

Но главное все же то, что уже не стало Маркса. А между тем еще и не обнаружено почти дублирующее его другое письмо. Там-то опять — Россия...

И вот что в этой панихидной для «русской» концепции Маркса ситуации предпринимает Плеханов, думая, что ему никто уже не прогремит: «Нет! Нет!» Ведь мертвый пророк не опасен.

Вскоре после смерти Маркса, летом 1883 г., Плеханов садится за свою первую крупную «марксистскую» работу — «Социализм и политическая борьба». В самом начале ее, заявив, что теоретические положения народничества (поддержанные Марксом. — Г. К. ) кажутся ему «во многих отношениях ошибочными», он развивает свою позицию так: «Годы пребывания за границей и внимательного изучения социального вопроса убедили меня, что торжество стихийного народного движения, вроде бунта Ст. Разина или крестьянских войн в Германии, не может удовлетворить социально-политических нужд современной России, что старые формы нашей народной жизни носили в самих себе много зародышей своего разложения, и что они не могут “развиться в высшую коммунистическую форму” без непосредственного воздействия на них сильной и хорошо организованной рабочей социалистической партии. Поэтому я и думаю, что рядом с борьбой против абсолютизма русские революционеры должны стремиться, по крайней мере, к выработке элементов для создания такой партии в будущем. В этой созидательной деятельности им по необходимости придется перейти на почву современного социализма, так как идеалы “Земли и воли” не соответствуют положению промышленных рабочих. И это будет очень кстати теперь, когда теория русской самобытности становится синонимом застоя и реакции, а прогрессивные элементы русского общества группируются под знаменем осмысленного “западничества”» (Избранные философские произведения, М., 1956, т. 1, с. 51—52; курсив Плеханова. — Г. К. ).

Публикатор наследия Маркса, неужели Вы не заметили, что здесь все — против «русской идеи» Маркса? Общинный социализм, вопреки Марксу, Плеханов выводит за пределы подлинной социальной справедливости, а «теория русской самобытности», в изложении в том числе и Маркса, названа «синонимом застоя и реакции». «Западничество» же по отношению к России, о котором Маркс писал как о противоположной ему, Марксу, позиции, только оно соотнесено Плехановым с «русской» перспективой... Сделана, между прочим, на этот раз открытая попытка дезавуировать предисловие Маркса к переведенному на русский язык Плехановым «Манифесту»... Отнеситесь, пожалуйста, внимательно. У Маркса на вопрос: «Может ли русская община... непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения?» — дан ответ: «Современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» (Соч., т. 19, с. 305; курсив мой. — Г. К .). И Маркс связывает это именно с тем, что общинное крестьянство России составляло тогда свыше 80 % ее населения. Значит, он связывал это вовсе не с российским пролетариатом, составлявшим в то время единицы процентов в составе народа.

Мы должны вспомнить и тут об историческом времени : оно для Маркса было главным фактором в оценке перспектив России. Для возникновения действительно многочисленного рабочего класса Россия такого времени (до 1917 г.) уже не имела. Никакие насильственные меры не могли предполагаться. Не имела она, согласно Марксу, такого времени потому, что главные судьбы России не решались и уже не могли решаться в прямой зависимости от Западной Европы. Главные судьбы России были предрешены другим — тем, что община коллективистская, социалистическая (Маркс называл ее коммунистической) дожила у нас до конца XIX века. От первобытности! И выстояла! Это и есть — ее главная самобытность. Россию на этом пути никто уже, размышлял Маркс, не сломит. Прежде всего из-за того, что сама продолжительность жизни капитализма, полагал он, несравненно меньшая, чем у русской общины. Если же ее попытаются сокрушить силой иностранного вторжения, она и тут, считал он, выстоит. Таковы были мысли Маркса о России.

Какова же, в отличие от этого, логика Плеханова? Он, правда, не все знал из концепции Маркса. Знал, однако, главное: Маркс считал русскую общину — при условии, что произойдет революция в России, — фактором, который (будучи специфической формой социальной справедливости) способен и далее выражать собой именно альтернативный русский путь , а не движение вслед за Западом. Плеханов знал об этом к тому времени из двух работ Маркса: во-первых, из им же утаенного письма Маркса к Засулич от 8 марта 1881 г. и, во-вторых, из предисловия Маркса к «Манифесту», который он и перевел на русский. И, зная все это и даже приводя слова Маркса из предисловия к «Манифесту» (они взяты им в кавычки), на вопрос, поставленный тоже Марксом в этом предисловии, Плеханов отвечал так: общинные «формы нашей народной жизни... не могут развиться в высшую коммунистическую форму без непосредственного воздействия на них сильной и хорошо организованной рабочей социалистической партии». Слова, взятые Плехановым из предисловия Маркса к русскому изданию «Манифеста» 1882 г., поставлены тут в контекст, выражающий мысль, противоположную высказанной Марксом в этом предисловии и в его концепции «русской альтернативы» в целом...

Так-то: уже не общинное, не коллективистское крестьянство, вынесшее на себе всю историю Руси и России и продолжавшее составлять свыше 4/5 всей русской нации, предлагается Плехановым в качестве «точки опоры социального возрождения России», а промышленные пролетарии (тогда только появлявшиеся) «под знаменем осмысленного западничества» (т. е. «современного социализма», вырастающего из капитализма). Долой российские истоки!

Для борьбы против всех форм народничества, пишет Плеханов, должна быть создана «хорошо организованная рабочая социалистическая партия». А фактически — для борьбы против интересов именно крестьянства России .

Вот где — не будем забывать — впервые в русской политической литературе встречаемся мы с совершенно определенным взглядом, согласно которому судьба России обретает решающую социальную опору уже не в крестьянстве, как ранее, а в рабочем классе — предполагалось, что преимущественно в отечественном, российском, только нарождавшемся пролетариате.

Маркс же исходил из того, что Россия не успеет его создать. Да она и не успела к 1917 году...

Это было усугубляющим шагом даже по сравнению с ошибочными идеями Энгельса, высказанными в 1875 г. в серии статей «Эмигрантская литература» и потом в отдельной его брошюре «О социальном вопросе в России». Если Энгельс, полемизируя с П. Ткачевым (и тогда уже отвергнув саму возможность прихода России к будущему бесклассовому обществу через сельскую коллективистскую общину), утверждал в то же время, что России поможет совершить такой переход только и только пролетарская революция в Западной Европе, то Плеханов, опираясь на положения Энгельса, дополнил их действительно для тогдашней России важными, но, как видим, не оправдавшимися положениями, согласно которым дело не только в том, что революция пролетариата произойдет сначала на Западе (это казалось Плеханову очевидным), сколько в том, что Россия и сама непременно придет (уже не важно когда — до или после победы пролетарской революции в западноевропейских странах) к капитализму, а на этой основе — и к будущему, обязательно послекапиталистическому социализму. Поскольку Россия после реформы 1861 г. неотвратимо вступила на тот путь, по которому давно уже следует «старуха Европа», стало быть, полагал Плеханов, она вступила и в сферу действия «общеисторических» законов.