Александр Стесин - Африканская книга

Физик Жан-Норбер Рабемахафали, тоже приблизительно мой ровесник, оказался совсем не таким, как я его себе представлял. На веб‐сайте LinkedIn я видел его фотографию: курчавые волосы, африканские черты лица, как у племен с побережья. На фотографии он выглядел деловито-угрюмым, и мне показалось, что это выражение лица вполне соответствует тону его писем. Реальный Жан-Норбер предстал полной противоположностью виртуального: смешливый и по-малагасийски мягкий в обращении (эта деликатность многих гаси — по контрасту с африканской экспансивностью — бросается в глаза; кажется, по манере общения малагасийцы куда ближе к людям из Юго-Восточной Азии, чем к африканским соседям). В то первое утро в госпитале Равуаханги Андрианавалуна, когда мы обсуждали план совместной работы, Жан-Норбер поминутно зевал и тут же, хихикая, извинялся: «Просто у нас с женой три месяца назад мальчик родился. По ночам голосит, папе спать не дает. Прошу… ууах… прощения…»

Пока Жан-Норбер боролся со сном, Раду обрисовал ситуацию: до 2009 года на Мадагаскаре был один аппарат для внешнего облучения, устаревший «Кобальт-60». С тех пор как этот мастодонт испустил дух, мадагаскарская медицина обходится без лучевой терапии. В прошлом году правительство выделило деньги на новый линейный ускоритель. Вырыли карьер, привезли стройматериалы для бункера. На этом дело застопорилось, к самому строительству все никак не приступят. Вон она, стройка на века, за окнами ординаторской библиотеки. Миндзрав обещает, что к середине будущего года все будет готово — свежо предание, как говорится. Раду видит выход в приватизации. Несколько лет назад израильские предприниматели открыли частный центр радиологической диагностики прямо на территории госпиталя. Государство частично покрывает стоимость сканирования, остальное оплачивают пациенты. Израильтяне, видимо, наваривают на этом немалые деньги. И правильно делают. Во всяком случае, теперь он, Раду, может послать пациента на томограмму и не ждать полгода, потому что томограф вышел из строя, а деньги на починку идут из госбюджета, который расписан на год вперед. То же и с лучевой терапией: ускорители нередко приходится ремонтировать, и, если полагаться на государство, толку не выйдет. Почему же, поинтересовался я, никто до сих пор не организовал у них частную онкологическую клинику по примеру израильских радиологов? Жан-Норбер заулыбался сквозь зевок. Есть, есть частная клиника — на другом конце города. Завтра нас туда повезут, они уже обо всем договорились. Polyclinique d’Ilafy. Там и КТ-симулятор есть, и два ускорителя фирмы Varian. Только пациентов мало. Лечение стоит дорого, мало кому по карману. Те, на чьи деньги эта клиника построена (имена спонсоров Раду и Жан-Норбер не вправе разглашать), не пожелали связываться с госстраховкой и вообще сотрудничать с правительством Мадагаскара. Плата за лечение только наличными, триста тысяч ариари за сеанс. То есть девяносто долларов. По американским меркам практически бесплатно. Но на Мадагаскаре, где средний заработок — двести шестьдесят долларов в год, это цена астрономическая. Если полный курс состоит из двадцати пяти или тридцати сеансов, значит, лечение стоит почти в десять раз больше, чем люди зарабатывают за год. Неудивительно, что в клинике Илафи так мало пациентов; большую часть времени ускорители собирают пыль. На строительство ушло около шести миллионов долларов. Вложение никогда не окупится, но хозяева не возражают: лучше потерять громадную сумму, чем снизить цену или пойти на сделку с государством. Что это, обычное отмывание денег или прихоть таинственных магнатов, не знающих, куда девать свои миллионы? Раду не задает лишних вопросов. Главное, чтоб платили. На зарплату штатного врача долго не протянешь. По всему миру врачи, которым недоплачивают в государственных больницах, подрабатывают в частных клиниках — утром тут, вечером там. Тех, кто в состоянии оплатить лечение, Раду направляет из госпиталя Андрианавалуна в клинику Илафи. Принимая нового пациента, он быстро оценивает ситуацию. Если перед ним государственный чиновник, значит, проблем с оплатой быть не должно: за этих раскошеливается правительство. Если какой-нибудь толстосум, значит, тем более все в порядке; но богачей на Мадагаскаре мало, а те, что есть, лечатся за границей. Если человек пришел на прием с многочисленной родней, значит, есть откуда наскрести — с миру по нитке. Цинично, но что поделать, c’est l’Afrique. Позже, когда мы вместе принимали пациентов в больничной амбулатории, я увидел этот «естественный отбор» собственными глазами: тем, кто, по мнению Раду, был платежеспособен, предлагалось облучение в частной клинике, остальным — малоэффективная химия местного производства. Получалось, что Раду, работающий в двух учреждениях, направляет пациентов к самому себе. В Америке это назвали бы конфликтом интересов. Но о каком конфликте может идти речь, когда на всю страну три онколога-радиотерапевта и два физика-дозиметриста? Один из трех онкологов в настоящий момент проходит стажировку в Марокко (раньше посылали во Францию, но потом администрация рассудила, что стажировка в Марокко ничуть не хуже, а может, и лучше, ибо гораздо дешевле). Другой онколог — это та самая Флорин Разакандраина Рафарамину, с которой я в свое время безуспешно пытался связаться. Легендарная личность, первый специалист по радиотерапии за всю историю Мадагаскара. Раду — ее ученик; с тех пор как профессор Рафарамину вышла на пенсию, он всем заведует. Правда, на пенсию она вышла только отчасти. Из госпиталя ушла, это да, официально числится пенсионеркой. Но два дня в неделю продолжает принимать пациентов в клинике Илафи. Иначе говоря, перешла в частный сектор. Увидев нас с Алисой в Илафи, она почему-то приняла нас за стажеров с Реюньона. Когда же Раду объяснил, кто мы такие, Рафарамину распростерла объятия, как будто давно нас ждала: «Так вы и есть те самые американцы! Ну, здравствуйте, здравствуйте! Тунга суа! [259] Добро пожаловать! А я-то думала, вы — из реюньонских…» Позже я спросил у Раду, много ли у них бывает стажеров с Реюньона. «Не припомню ни одного», — быстро ответил он.

В той труднодоступной клинике на окраине города все было устроено в соответствии с представлениями о ВИП-сервисе в Америке и Европе. В предбаннике, где посетитель должен ждать своей очереди, были и удобные мягкие кресла, и аквариум с голубоватой подсветкой, и зеленый чай, и эвкалиптовый запах, как в каком-нибудь спа. Не раковый корпус, а оздоровительный комплекс. Так выглядят современные частные клиники на Западе. Конечно, ничто не ново — вспомнить хотя бы стихи Мандельштама про «приемные с роялями, где, по креслам рассадив, доктора кого-то потчуют ворохами старых „Нив“». В приемной Илафи вместо старых «Нив» лежали газеты Le Figaro, а рояль заменяло непременное журчание медитативной музыки где-то под потолком. В здании, прилегающем к основному корпусу, располагался французский ресторан; в другом смежном крыле — небольшая церковь. Помимо врачей, медсестер, дозиметристов и прочего медперсонала штат работников клиники включал шеф-повара, священника, массажиста. При полном отсутствии пациентов (пустая приемная, пустая парковка) все это производило дикое впечатление — вроде тех потемкинских деревень, о которых рассказывал мне за ланчем министр здравоохранения. С той разницей, что здесь были и врачи, и оборудование, всё, кроме самих больных.