Александр Стесин - Африканская книга

Мучеузи смотрит на часы: пора приниматься за дело. Мы возвращаемся на рабочее место, но через два часа снова отправляемся в столовку: обеденный перерыв. На обед всегда практически одно и то же. Рис или угали, чапати, жаркое из курицы или козлятины («мясная фаза») плюс какой-нибудь вегетарианский гарнир вроде гитери, матоке или ирио [318] Угали — блюдо из кукурузной муки, нечто среднее между кашей и хлебом; гитери — блюдо из бобов с кукурузой; матоке — тушеные восточноафриканские бананы; ирио — пюре из батата с кукурузой и крапивой. . Это бесконечное курсирование между рабочим столом и столовкой напоминает мне студенчество: как, готовясь к какому-нибудь важному экзамену, целый день только и делаешь, что наведываешься в холодильник, кусочничаешь до тошноты. И правда, от здешних многочасовых занятий ощущение предэкзаменационной зубрежки. В свое время мы с Прашантом точно так же с утра до вечера «прогоняли случаи», вместе готовясь к лицензионным экзаменам. И тогда, как сейчас, мы пытались втиснуть всю радиационную онкологию в двухнедельную «cram session» [319] Это выражение часто используется среди американских студентов и означает период безостановочной зубрежки. , последний марш-бросок перед выпуском из ординатуры. В конечном счете наши усилия оказались плодотворными, мы оба удачно выдержали экзамен (после чего мне пришлось сесть на строгую диету: регулярные визиты в холодильник не прошли даром). Здесь, в Найроби, в отличие от Мадагаскара, я тоже чувствую, что стараюсь не зря: еще несколько недель таких занятий могли бы кардинально изменить положение дел. Мучеузи со товарищи, видимо, чувствуют так же: то и дело спрашивают, нет ли у нас с Прашантом возможности задержаться здесь на еще на месяц.

«А то, может, тебе вообще перебраться в Найроби? — предлагает Мучеузи. — Ты же любишь Африку. Сам знаешь: как только уедешь, начнешь скучать». Это правда, Африка не отпускает. Она ухитряется приковывать к себе даже тогда, когда не прячет от тебя свои неприглядные стороны; даже там, где находиться непросто. Приезжая в Африку, ты всякий раз обнаруживаешь в себе какой-то дополнительный источник тепла, о существовании которого раньше не подозревал. На суахили это внутреннее тепло называется «убинадаму».

Кения с ее идеальной погодой, развитой инфраструктурой и красотами из National Geographic — это облегченный вариант Африки; в нее влюбиться нетрудно. Люди, никогда прежде не бывавшие на Черном континенте, совершают туристический круг почета (Самбуру, Накуру, Найваша, Масаи-Мара) и с удивлением обнаруживают, что все это совсем не ужасно и не опасно. Неужели это то, чем их пугали в детстве? По пути из одного заповедника в другой им показывают деревню, дающую возможность вздохнуть с облегчением: все-таки здесь нищета. Хижины, пыль, полуголые дети (наверняка голодные). Страшная, страшная нищета. Таким образом, картина мира остается практически неизменной. Разумеется, с настоящей Африкой эти визитеры не соприкасаются. Главное, предупреждают туристические веб-сайты, не задерживаться в Найроби: типичный африканский город, шумный и грязный, делать там нечего, а шансы быть ограбленным велики. В Африке есть немало городов, по отношению к которым это описание более или менее справедливо. В таких местах есть смысл побывать и задержаться, если цель твоего пребывания — не праздный туризм, а какое-нибудь занятие, дающее выход к социуму. Туристу же во многих африканских городах и странах действительно делать нечего. В какой-то мере это относится и к Найроби, хотя образ города, возникающий при чтении вышеприведенного описания, не соответствует реальности. В конце концов, подобные характеристики всегда свидетельствуют лишь об ограниченности туристического опыта.

Мучеузи оказался прав: не успел я уехать, как уже соскучился по этому городу с его солнечной прохладой, пыльными многоэтажками и огромным количеством зелени. С разноцветными матату, из которых всегда доносится музыка — то кенийский хип-хоп, а то песня Пинк Флойд «Wish You Were Here», перекроенная в стиле регги. С пробками и шеренгами идущих на работу людей; с сетью кафе Java House, где принято встречаться после работы. С дымчатой хвоей кипарисов и раскидистыми акациями, чьи цветы издали похожи на кабинки колеса обозрения. С неожиданным стадом коров, неспешно пересекающим Лангата-авеню к вящему неудовольствию автомобилистов. Это коровы масаи. Их пригнали сюда, потому что на масайских землях сейчас засуха. Масаи — единственные, кому разрешается пасти коров в черте города.

Делать в Найроби, разумеется, есть чего — даже взыскательному туристу. В свободное от работы и усиленного питания время мы с Прашантом выполнили полагающуюся культурную программу. Побывали в Жираф-центре, в доме-музее Карен Бликсен [320] Карен Бликсен (1885–1962) — датская писательница, в 1910–1930‐епонесколькулетжилав Африке, гдеу еесемьибылаплантация. ТриждыноминироваласьнаНобелевскуюпремию. , в предместье, названном в ее честь, у подножия холмов Нгонг, воспетых в ее великой книге. Съездили в национальный парк, занимающий территорию сто квадратных километров, — единственное в мире «городское сафари». Возможно, именно это имел в виду Боб, когда говорил, что в Найроби можно встретить жирафа и зебру. Так и есть: саванна в лохматых пятнах кустарника, на переднем плане пасутся жирафы, лев охотится на антилопу, а на заднем плане — небоскребы мегаполиса. Со смотровой площадки открывается панорама города. Рядом — беседка. Несколько подростков, кенийских сомалийцев, принесли в беседку айфон с музыкой и устроили дискотеку, нас не стесняются, приглашающе улыбаются: танцуйте с нами. Это Найроби. У входа в приют для осиротевших слонят («David Sheldrick Elephant Orphanage») посетителей встречает обязательный масаи. Прыгает, повизгивает. Такая у него работа. В этнодеревне «Bomas of Kenya» толпе зрителей, состоящей наполовину из иностранцев, наполовину из школьных экскурсий, демонстрируют национальные костюмы и традиционные танцы всех сорока с лишним народов Кении, а под конец выдают невероятное акробатическое шоу с глотанием факелов и прочими антраша, какие можно увидеть разве что в Сirque du soleil.

Кроме джентльменского набора достопримечательностей, есть живая культура и речь; есть современная арт-сцена, переживающая в Найроби бурный расцвет. Я побывал на литературном утреннике, организованном журналом и издательством Kwani?. Выступала молодая писательница Макена Онджерика, получившая в прошлом году премию Кейна за рассказ «Фанта-смородина». Этот рассказ поразил меня в первую очередь своим языком: сленг обитателей гетто, их ломаный английский вперемешку с суахили, берется за основу и используется настолько мастерски, что получается новый литературный язык, косноязычие становится красноречием подобно тому, как это происходит в одесских рассказах Бабеля; новые семантические и синтаксические связи, непривычные валентности преображают мир. Тема рассказа — жизнь детей в трущобах Матаре — перекликается с рассказами из книги Увема Акпана «Скажи, что ты один из них», которая тоже в свое время произвела на меня сильное впечатление. Мне запомнился рассказ Акпана «Рождественский ужин»; там действие происходит в другом знаменитом кенийском шанти-тауне — Кибере. Персонажи и реалии пересекаются, но у Акпана, в прошлом католического священника, все жестче и безысходнее, хотя и Онджерика не сластит пилюлю.