Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Напомню название несчастной моей докторской: «Пути и формы воздействия политики на развитие художественной литературы». Речь шла, стало быть, не только и не столько о том, какими способами партийное руководство осуществляют в сфере культуры люди типа Шауро, Мелентьева или Барабаша, а более всего говорилось о том, могут ли существовать виды именно положительного воздействия на общий процесс развития искусства. Другими словами, по сути, мною дискредитировалось любое некомпетентное вмешательство в жизнь искусства. В этом и состоит сам смысл альтернативы, которую я тогда обосновывал. И надеюсь, все же обосновал ее в меру своих индивидуальных возможностей. Так не любопытно ли обратить внимание сегодня, десятилетия спустя, на характер партийного вмешательства в сам процесс прохождения диссертации о партийном руководстве, осуществленного людьми из числа тех, кто сознательно убивал всякую альтернативу? Такое грубое давление осуществлялось тогда всюду. Тотально.

Во-первых (после того как был сорван выпуск моей книги «Политика и литература» объединенными усилиями В.Севрука, Ю.Мелентьева и Ю.Барабаша), каждый в отдельности, соответственно обработаны были те члены Ученого совета, кто заведомо не мог противиться этому. Таких оказалось семь человек. Во-вторых, группе из пяти членов совета, далеких от всякой политики, так называемых академистов, чуждых самой идее взаимосвязи политики и искусства, а тем более политики и философии — и не читавших ничего из работ соискателя, — этой группе была цинично, под видом сообщения, как детям, подброшена «утка», будто я друг и единомышленник ненавистного им А.Н. Овчаренко, главного активиста группы из семи, которая так или иначе разделяла тогдашнюю позицию цековских аппаратчиков. Организованных двенадцати голосов «против» вполне достало для того, чтобы не набралось двух третей «за» (голосовало двадцать четыре члена совета). Половина «за» — это поражение...

Именно бесстыдство, отличавшее всю эту операцию по провалу защиты, четко проявилось в том, что в актовом зале, где проходила защита, из членов совета присутствовали лишь единицы. Этого вовремя нельзя было заметить — именно из-за большого количества пришедших на защиту моих сторонников. Когда принесли ящик для голосования, в него опустили бюллетени (за этим я проследил чисто интуитивно) только пять голосовавших... При вскрытии урны в ней оказалось... двадцать четыре бюллетеня. Каково? Большинство членов совета, стало быть, проголосовало, не заходя в зал и даже — до начала защиты...

Так-то, Александр Николаевич! Это не то что, к примеру, тебе можно было бы и вообще не явиться на свою защиту: диплом доктора наук принесли бы тебе на блюдечке с золотой каемочкой.

Не так ли примерно и было в процессе избрания тебя в 1990 году в действительные члены АН СССР — за труды, «научную» ценность которых я надеюсь для тебя обозначить в последующих моих письмах?

Пока я скажу тебе только о том, что ты оказался куда более ловок, чем я думал ранее. В самом деле ты рассчитал, что надо успеть пройти в академики, пока в АН СССР существуют порядки отбора членкоров и действительных членов самой высшей властью. Значит — по политическим соображениям. По указке сверху. По крайней мере, так тогда было в сфере гуманитарных наук. Так и были «избраны» в АН СССР М.Б. Митин и П.Ф. Юдин — философские посудомойки Сталина. Затем — П.Н. Федосеев и Ф.В. Константинов. А потом — Д.Т. Шепилов. И затем — Л.Ф. Ильичев и Б.Н. Понамарев... Несколько ранее Ю.П. Францев — правда, он был действительно образованным (в сущности, поэтому — циником).

Ну а дальше идет горе-академик А.Г. Егоров, а потом горе-академик Г.Л. Смирнов. И наконец — «в белом венчике из роз» — А.Н. Яковлев... Ты — последний из тех, кто замыкает собой черед высокопоставленных идеологических «совков». Далее я покажу, что в этих моих словах нет несправедливости.

Все это оказалось варварским распятием сферы гуманитарных наук в России. Академия наук СССР стала в конце концов как бы еще одной «кремлевкой» — особенно почетной в среде карьеристов и приятной оттого, что для избрания в нее, в сущности, не надо было быть ученым... Требовалось иное — не только избрание в академию названных мною и многих не названных, но и (и это — главное) внедрение их в состав руководства академии, в качестве ее вице-президентов. Это делало академию напрямую зависимой от политики и политиканов.

Другая форма рабской зависимости науки была еще более тягостной: академиками государственной («императорской») академии избирались партийные боссы — секретари ЦК КПСС. Даже заведующие его отделами, а бывало и заместители.

Интересно посмотреть на это, однако, с позиций простой человеческой нравственности. И увидим, что это ведь действительно диктатура карьеристов. По своим приемам совершенно дикая. Помнишь, как мы оба с тобой заливисто возмущались в 1965 году, когда заведующим отделом науки ЦК КПСС был назначен С.П. Трапезников — один из вопиюще необразованных прислужников Брежнева, а в сущности, это был его лакей (из его молдавского шлейфа)? Вскоре он выступил на собрании АН СССР, как водится, с тронной речью. Это же было всеобщее потрясение. Имея крайне сомнительную степень доктора исторических наук, он принялся обосновывать настоятельную необходимость повышения «роли Академии наук в жизни советского общества» и чуть ли не в первой своей фразе произнес слово «престиж» (науки) с ударением на первом слоге — «престиж»... Зал, заполненный самыми образованными людьми, так и ахнул, посланный в интеллектуальный нокдаун. А потом пошли и такие шалости, как «молодежь», с ударением тоже на первом слоге и без звука «ё»... И судьба его была во многом предрешена. Аудитория — ни много ни мало — почувствовала себя не только оскорбленной, но и оскверненной. А поскольку Трапезников появился перед академиками как претендент на одинаковое с ними звание, то на выборах они его весело прокатили.

Но, конечно, он все равно остался управляющим наукой и образованием в стране. И он еще не один раз претендовал на звание академика, с предварительной обработкой своих высокочтимых в СССР избирателей. Но они его так и не пустили на академический Олимп. Дело, конечно, было не только в дремучести Трапезникова, но и в его профессиональной убогости. Он выпустил несколько своих книг, над которыми громко хохотали те, у кого было время их читать. Мне пришлось истязать себя этим занятием, ибо я исследовал в течение многих лет трагические судьбы русского крестьянства, а трапезников запросто выпустил два своих тома об аграрных проблемах в России. В них анекдотическая необразованность этого человека усилена фантастическим извращением истины о российском крестьянстве.