Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Я написал ему отповедь и вставил ее в тогда задерживаемую мою книгу «Политика и литература». Об этом доложили Барабашу, ведь цековец! Он стал непосредственно заинтересованным в ее невыходе. Тогда я предпринял следующее. Всякий карьерист — трус. Всякий. Я пришел к Барабашу на Старую площадь (летом 1972 года) и сказал: он выступил против меня в печати, но почему при этом мешает появлению моего ответа в печати же? Если Ю.Барабаш не позвонит в «Советский писатель» и не выскажется за непременную публикацию моего ответа, то я сам буду просить разрешения на такой мой ответ в ЦК КПСС. «Поскольку вы подписали свою статью без указания вашей должности в аппарате ЦК, — с подвохом сказал я, — вас вряд ли станут оберегать от моих возражений в печати». И Барабаш для себя счел за наименьшее зло дать согласие издательству на публикацию моего полемического ответа. Жаль, если ты не читал ни его текста, ни моего.

Вернемся, впрочем, к апогею барабашиады — к тому, как этому человеку удалось сделать меня безработным. И к тому, почему я обо всем этом рассказываю именно тебе, Александр Николаевич. Тут есть свои взаимосвязи и взаимообусловленности.

Способы нанесения ударов у аппаратных мафиози оказались и на этот раз банальные. Но я и тут вовремя ничего не заметил! Упомянутый ранее мною весенний наст для меня меж тем очень тщательно готовился. Усыпленный тем, что мне на собраниях аплодировал весь коллектив, я даже и отвергал робкие предостережения доброжелателей. А в это время членов Ученого совета опять и опять обрабатывали по одиночке. Кого-то и просто покупали — поездками за рубеж.

Как и прежде, теперь, во время переаттестации, открыто тоже никто против меня не выступил. Но опять сработали карандашами... Какая все-таки гадость — вероломство.

Повторяю, необыкновенного ничего не произошло. Ученый совет прежнего состава вряд ли совершил сколько-нибудь глубокий поворот по отношению лично ко мне (хотя с кем-то, наверное, произошло и это). Дело, видимо, было, наряду с прочим, в том, что Барабаш в значительной мере заменил персональный состав Ученого совета — за счет введения людей, близких ему. А может, оно все же и еще в том, что с 1968 года, когда я в ИИИ пришел, неизбежно произошло достаточно сильное поправление самого сознания этих людей. Ведь именно в общем и целом в стране тогда «маразм крепчал». Если в 1968 году, когда начался период моего затворничества в ИИИ, все буквально кипело в наших душах оттого, что шли попиравшие человеческое достоинство процессы над диссидентами, велась чудовищная травля А.Солженицына и Д.Сахарова, а потом наше общество настиг несмываемый позор оккупации Чехословакии, происходило так или иначе расставание всех нас с несбывшимися надеждами «60-х годов», то в 1977 году, когда я, отвергнутый, оказался на улице — вне всякого места работы, шло уже добивание наших старательно накопленных ранее иллюзий. И добивание в общественном мнении самого статуса человека, начавшего складываться после 1956 года. Для Барабаша и для той системы, которую именно ты тогда ярко представлял, нужно было сделать нас (тех, кто за альтернативу), в сущности, идеологическими бомжами.

Ценой неизбежных нравственных потерь, удерживавших свое тогдашнее официальное высокое положение, вас, аппаратчиков, хорошо поняли приспособленцы от науки. Ю.Барабаш тогда был одним из тех, кого вполне можно было принять за твоего наиболее умелого репрезентанта в литературной критике и теории культуры. Не надо морщиться, это — так.

«Ученые» люмпены (ибо истинные ученые не подличают), да, именно они действовали в соответствии со следующим твоим напоминанием, провозглашенным в статье «Против антиисторизма»: «Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем» (Литературная газета. 1972. 15 ноября). Каково?

Это заостренное тобою положение Ленина в публицистике Ю.Барабаша имело вполне и вполне конкретный адрес (напомню, я тогда еще заведовал сектором эстетики в ИИИ). Твой культурологический собрат из соседнего отдела буквально ведь подводил меня под суд тогдашней инквизиции во главе с тобой. «...Реальные условия идеологической борьбы, развитие современного искусства, — писал Барабаш в мой адрес, — опровергают любые попытки сближения, слияния марксизма и чуждых ему идейных течений, интеграции марксистско-ленинской эстетики с эстетикой декаданса (выделено мной. — Г.К.). Такого рода попытки в корне противоречат ленинизму, ленинским принципам руководства духовной жизнью общества» (Москва. 1970. № 8. с. 200).

Вот такова была инструкция Ученому совету ИИИ!

Будучи директором ИИИ, а потом первым замом у П.Демичева, Ю.Барабаш методично и неотступно вел борьбу против публикации моих исследований. Вот уж кто действительно видел в них совсем не ту направленность, какую и ты, и он, и весь идеологический и оперативный аппарат ЦК КПСС реально отстаивали под названием «марксизм-ленинизм»! В течение двенадцати лет этот загонщик охотился за мной. Иногда и невидимый за чащобой аппаратных джунглей. При этом и его, и ему подобных нельзя было не почувствовать как бы спиной, так, как чувствовал тяжелый взгляд невидимого зверя себе в затылок в зарослях уссурийской тайги Дерсу Узала.

Ю.Барабаш действовал к тому же со свойственным сталинистам коварством. Его главная (потаенная) цель была не просто убрать меня с должности руководителя сектора эстетики ИИИ, а — самое главное — выбить из моих рук подготовку издания пятитомной «Истории марксистско-ленинской эстетики», главным редактором и проектантом ее был я с самого начала этого научного предприятия. К моменту переаттестации на Ученом совете ИИИ, на которой меня сокрушительно (за десятилетие второй раз) провалили, были уже составлены и обсуждены первые два тома. Полным ходом шла подготовка третьего. Издание готовилось совместно с учеными из других стран и из союзных республик. Общая концепция была принята, предложенная мной. Почти половина первого тома и более половины второго, а также часть третьего тома были и написаны мной. В числе авторов и членов редколлегии состояли крупнейшие имена: А.Лосев, В.Асмус, М.Лифшиц, А.Гулыга, М.Каган, Г.Недошивин, Л.Столович, Г.Кох, А.Саболчи, М.Овсянников, В.Шестаков, Г.Фридлендер, В.Ванслов, В.Тасалов и другие. Более ста ученых работали над этим изданием.

И пришел я в ИИИ с намерениями посвятить оставшуюся часть своей жизни прежде всего созданию, насколько станет возможным, именно научного, а не приспособленческого объяснения того сложнейшего процесса, который давно получил устоявшееся название «история марксистско-ленинской эстетической мысли». Задача понималась так: ненавязчиво и доказательно вписать в общую картину движения мирового сознания эстетику революционной эпохи. И особенно эстетику, рожденную этой эпохой. Достойно вычленить и противоречивость ее, и то, что она дополняет собой, подвигает далее — в том числе и через трагедию — эстетическое освоение человеком действительности.