Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Какое, скажи мне, объективное различие между тобою, Александром Яковлевым, который возглавлял и направлял идеологическую свору Брежнева даже и в процессе позорнейшей оккупации Чехословакии в 1968 году и сам же лично участвовал в захвате в качестве идеологического именно инквизитора и именно от самого ЦК КПСС, — и тобою, Александром же Яковлевым, который был ближайшим соучастником Горбачева в проведении лукавой политики, приведшей к кровопролитиям и в Карабахе, и в Тбилиси, и в конце концов кроваво взорвавшейся пламенем межнациональных войн на значительной части территории бывшего СССР?

Да и развал-то СССР — разве это не есть еще более черное дело, в основном подготовленное тоже Горбачевым, тоже тобой и Шеварднадзе? Вы же, все трое, — лицедеи великого многонационального сериала, в котором как последовательно, так и одновременно разыгрываются и трагедия, и комедия и действует ирония нашей непредсказуемой отечественной истории.

Но уже со времен Аристотеля уяснено, что только трагические герои являются героями истинными! Только они. Ибо только они идут в преданности идее до конца и гибнут вместе с ее временным крахом. Временным! Кочуют же из одного акта трагикомической триады в другой фарсовые персонажи. Или предатели. Только они. Все вы трое и прошли в этом качестве через каждую из этих роковых (для народа) ступеней.

Письмо одиннадцатое

Повторяю: из людей, прошедших через ступень трагедии, потом разыгрывают фарс — и это неизбежно! — уже не герои (они погибли), а актеры исторической комедии. Именно комедии. Они изображают из самих себя реальных героев. В связи с этим Аристотель со всей гениальной простотой сформулировал: в трагедии действуют лучшие люди, а в комедии — худшие...

Примитивно? Нет. В конечном счете, это неопровержимо.

Малоизвестное наблюдение Плотина, повторенное независимо от него много позже Шекспиром: «весь мир — театр, а люди в нем — актеры», — содержит не только ту истину, что театр живет по законам самой жизни, но еще больше как раз ту, что и жизнь идет по законам театра. Имеется в виду: воспринимаемое — не сама реальность, а тоже уже изображение ее. Оно, такое наигранное изображение, не адекватно тому, что или кто изображается... Ибо лицедействует также и само изображаемое... Жизнь — лицедейка!

Действительно, истинные трагические герои истории предстают перед нами в своем реальном статусе, они «играют» самих себя. И ты, и Горбачев, и все, кто до поры искренне верил в социализм, — такие люди, активно действуя, тоже были трагическими персонажами их собственного бытия. Тогда, между прочим, и пишущий эти строки в общем-то был в аналогичном положении. Разумеется, многое мы и тогда с тобой понимали по-разному.

Трагическими персонажами всех нас сделала, однако, не социалистическая (и не коммунистическая) идея, а, напротив, невозможность осуществления ее в современной нам с тобой жизни. Вот в чем тупик.

Вопрос этот — гвоздь моего столь необычного обращения к тебе. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Занимаюсь я исследованием сути и соотношения трагедии, комедии и иронии истории в течение более двадцати лет, и за эти годы сам я так и остался на первой ступени. Если иметь в виду самое жизнь, а не теорию. Зато ты очень резво этак проскочил через всю роковую триаду, вошел в пределы манящего понятия «судьбоносность» — в применении к самой истории России. Слово это, правда, сильно девальвировано говорливым М.Горбачевым.

К сожалению, спасти наше Отечество и от этого оказалось невозможно. Но, повторяю, на ловца зверь все-таки бежит... Ни у кого, кто когда-либо писал о трагедии, комедии и иронии истории, сколько мне помнится, не было среди реально действующих исторических персонажей их бывших однокашников. А мы с тобой некогда были и единомышленники... Ты мне непосредственно знакомый персонаж.

Имея сейчас перед собой твой вполне конкретный образ, я хотел бы посмотреть на само твое продвижение через упомянутую триаду: от состояния трагического до фарса. Под крылами всемогущей и неотступной именно иронии истории, имеющей конкретное воплощение, ясное дело, и в твоей личной судьбе, ставшей-таки значимой для мирового общественного мнения. Значимой, но еще более — создаваемой по законам мифа.

Правда, есть и тут дополнительная сложность: судьбы самой русской революции мне предстоит анализировать более широко не сейчас, а в дальнейшем. Но вместе с тем эта примерка неотвратимой триады на твоей судьбе может послужить необходимой прелюдией и для более масштабного обозрения того, что с русской нацией случилось за последние век-полтора.

Выходит, я пребуду твоим Вергилием, господин Александр Яковлев, без претензий на художественность описания. Уж не обессудь. Но — надо ведь!

Ты был и героем великой исторической трагедии России. Тоже был. Несомненно. Был им до прозрения в 1953–1956 годах, когда стала проясняться беспрецедентная преступность деятельности Сталина. И самой его эпохи. Миру явила себя и долго еще будет продолжаться трагедия русской и общероссийской революции. Можно даже сказать: в главном революция и трагедия — синонимы.

Ты ругаешь ныне марксизм. Конъюнктурно ругаешь. А он ведь не только и сам, несомненно, трагичен — причем и как теория, и особенно как практика. Но он и внес лепту свою в понимание исторической трагедии.

Ведь именно Маркс определил: «Революция — высший акт исторической трагедии». Да, революция. Разве это не истина?

Ленин же, напротив, был глубоко не прав, когда утверждал противоположное: «Революция — праздник трудящихся». Ужасное заблуждение. В самом начале ее, если самый первый штурм удался, она кажется (далеко не всем) праздником. На самом же деле все революции, как бы удачно для революционеров они ни начинались, непременно терпят поражение потом — обычно много раз. Терпят они его через различные интервалы. Но — терпят. Английская буржуазная революция продолжалась без малого полвека и закончилась демократическим компромиссом 1689 года — прошла она через большой ряд поражений и побед, потеребила множество людей. Французская буржуазная революция, в сущности, окончательно победила только с установлением демократии в 70-х годах XIX столетия. Стало быть, она продолжалась, перемежаясь откатами и поражениями, почти столетие. В ходе якобинской диктатуры и наполеоновских войн во Франции резко сократилась численность всего населения — настолько велики были безвинные жертвы. Они — эти жертвы — соотносимы с нашими.

В сущности, революция побеждает уже тогда, когда о ней в обществе перестают и вспоминать. У нас же сегодня не видно ее конца, а по-настоящему — и не видно ее начала...

И все же в чем суть трагедии именно революции? Почему она обречена на длительный ряд поражений?