Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

В Ковеле было очень много петлюровцев. Они кутили в городе, швыряли направо и налево деньгами и щеголяли в пестрых опереточных костюмах.

Несколько дней мы отдыхали, получая прекрасный усиленный паек: белый хлеб, молоко, шоколад и зелень.

Наконец из Ковеля от начальника группы польских войск нам пришел приказ выступить и занять хуторок на шоссе Мановичи – Ковель, чтобы наблюдать за ним.

К шоссе прилегала небольшая поляна, за которой шел маленький лесок, а за ним находилась деревушка. Наш эскадрон расположился там. Выставили караулы, выслали разъезды, а остальные отдыхали. Так стояли три дня.

В это время большевики повели наступление на ковельском направлении, и вскоре они подошли к Ковелю. Завязался артиллерийский бой, и красные повели атаку на ковельские позиции.

Командир полка прислал нам распоряжение, согласно которому большевики с большой вероятностью должны будут попытаться обойти ковельскую группу польских войск по шоссе, охраняемому нами, чтобы ударить ей во фланг.

В это время бой под Ковелем был в самом разгаре. Громыхали орудия, доносилась глухая трескотня пулеметов, и нам казалось, что временами мы слышим крики «Ура!» и польские «Виват!».

В разгар этого боя к дому командира эскадрона подскакал улан и тотчас же трубач заиграл тревогу. Мы вывели своих лошадей и приготовились.

Командир эскадрона скомандовал «Садись!», и мы понеслись рысью к роще. На опушке спешились, и он, вооружившись биноклем, стал смотреть на шоссе.

Я же невооруженным глазом отлично видел, как по нему двигалась пехотная колонна, не меньше батальона (300–400 человек). Она подходила все ближе. Наши дозоры, наблюдавшие за шоссе, отошли за лесок.

Колонна вдруг исчезла в котловине, и мы ее не видели минут пять. Наконец она снова вынырнула, совсем близко от нас. Мы уже ясно различали роты и интервалы между ними. Впереди батальона несли красный флаг, колыхавшийся на ветру.

Сердца наши колотились – было ясно, что мы должны будем столкнуться с красными. Командир эскадрона и вахмистр молча наблюдали за большевиками. Наконец последний скомандовал: «Садись!»

Мы сели и приготовились к атаке. Ноги дрожат, руки судорожно сжимают поводья.

Сквозь редкие ветки я видел колонну, уже находившуюся на шоссе напротив рощи. Красноармейцы пели, один выплясывал перед ротой. Шли они крайне беспечно: ни дозоров, ни даже наблюдателей выставлено не было.

Наш эскадрон выскочил из рощи и помчался к колонне. На всем скаку уланы разлетались в лаву.

Не прошло и пяти минут, как мы уже были возле красных, побросавших оружие и поднявших руки вверх.

Уланы окружили их, и вахмистр тотчас же закричал: «Выдавайте коммунистов и жидов!»

Красноармейцы выдали семь человек, в том числе командира батальона и еврея – политрука.

Вахмистр отвел последнего в сторону и застрелил его из револьвера, а моему взводному приказал зарубить командира батальона. Тот пытался сделать это, но безрезультатно… Только покрошил ему лицо, и его пришлось достреливать из револьвера.

Пленных решили отправить в Ковель. Я разговорился с одним красноармейцем. На вопрос, почему они шли без дозоров и разведки, он отвечал: «А разве мы знали, что вы спрятались в лесу».

По словам пленных, кормили их очень плохо – давали один фунт черного хлеба и какую-то похлебку, называемую «супом». Поэтому красноармейцы, чтобы наесться, промышляли грабежом.

Мы по-прежнему оставались в деревеньке на шоссе Маневичи – Ковель и бдительно оберегали фланг ковельской группы польских войск. Как и раньше, в это время громыхали орудия, трещали пулеметы и слышались крики «Ура!». К шоссе иногда подъезжали всадники противника, но они держались от нас на приличном расстоянии.

Гул приближался к нам, и поэтому мы решили, что сражение под Ковелем склоняется не в нашу пользу. И действительно, после нескольких суток сражения у поляков опять началось отступление: обозы, поезда и бронепоезда.

Мы получили приказ выехать на шоссе Ковель – Холм. После этого наш эскадрон остановился в пяти верстах от Ковеля. К ночи к нам подошел весь наш полк, и мы остановились на ночлег в открытом поле.

Все это время мимо нас проходили польские войска – пехота и масса раненых. Также провезли нескольких убитых польских офицеров.

В 12 ночи всё стихло: большевики взяли Ковель. Однако часа в два ночи там поднялась невообразимая стрельба и загремели крики «Ура!». До рассвета в Ковеле продолжался бой, и утром мы узнали радостную весть: город занят отрядом Булак-Булаховича. Первая кубанская кавалерийская дивизия сдалась ему, и это решило участь Ковеля.

Продержавшись там до утра, генерал Булак-Булахович отступил, поскольку в его отряде было не более шести тысяч человек и один бронепоезд «Черноморец». Все чины его отряда были одеты в американское обмундирование.

Сдавшаяся ему кубанская дивизия также отступала вместе с нами. Уланы-поляки робко посматривали на легендарных буденновцев, которые еще недавно наводили такой ужас на польскую армию. Казаки же добродушно на это улыбались.

В отряде Булак-Булаховича я встретил своих знакомых, от которых узнал, что он действовал со своим отрядом в Белоруссии в составе армии генерала Пермикина, потерпевшей поражение и вынужденной отступать вместе со своим отрядом в Польшу.

На пути отступления его войск им встретился Ковель, занятый несколько часов тому назад превосходящими силами большевиков. Булак-Булаховичу ничего не оставалось делать, кроме как идти на него. Большевики не ожидали нападения с тыла, и этим можно объяснить его успех.

На станции Ягодин была устроена дневка. Я пошел туда в отпуск. Там находился бронепоезд «Черноморец», отличный, оборудованный по последнему слову техники. На нем служил мой приятель Макаров, товарищ по гимназии. Он предложил мне остаться на бронепоезде и не возвращаться в эскадрон.

Я знал, что из Ягодина наш полк уйдет в сторону от железнодорожной линии, и потому не боялся, что нам с ним придется где-нибудь встретиться. Уютная обстановка бронепоезда (чисто русский дух) привлекла меня, и я остался…»

Воспоминания Константина Мазаревского представляют собой источник о службе русских в польской разведке в 1921 гг., которых вербовали туда из белой армии Булак-Булаховича, интернированной в польских лагерях. Хранится он в ГАРФ. Ф.5881. Оп.2. Д.511. Лл. 143 об. – 170.

«…В июне месяце мой бывший командир бронепоезда («Черноморец». – Ред. ) вызвал к себе в канцелярию…

– Я вас знаю как идейного добровольца и человека интеллигентного… Скажите, Вы хотите поехать в Россию?

Я остолбенел.

– Как в Россию? Ведь там сейчас большевики?!

Он улыбнулся.

– Да, к большевикам. Вы поедете тайно, мы дадим Вам нужные документы и переправим через границу. Нам необходимо установить связь с партизанскими отрядами, действующими на Украине. Вы молоды, и на Вас никто не обратит внимания. Подумайте хорошо об этом, но ни слова никому не говорите. Завтра в 10 часов утра я позову Вас, и Вы скажете мне свой ответ…