Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Изучение индейцев стало делом всей его жизни. Благодаря этому он заново открыл Парагвай не только для своих соотечественников, но и для всей планеты. Своими экспедициями в район Чако Бореаль он приобрел поистине мировую славу. Не случайно, что эти заслуги Ивана Тимофеевича признавали даже самые ярые его противники [954].

Следует заметить, что на вторую половину 1920-х гг. этот огромный район (его площадь превышала половину территории Франции) размером 300 тысяч квадратных километров, находящийся в междуречье рек Параны и Пилькомайо между Боливией и Парагваем, был почти абсолютно не исследован. До экспедиций русского генерала Чако обозначался на картах лишь белым пятном и до середины 1920-х гг. никому не принадлежал.

Сильно затрудняло определение границ Боливии и Парагвая и то, что на территории Чако Бореаль не было сколько-нибудь значимых географических объектов – как-то реки и горы, по которым можно было бы без проблем разделить спорные участки.

Это порождало взаимные притязания на этот район как Асунсьона, так и Ла-Паса, истоки которых уходили еще во времена конкистадоров.

Почему же они раньше не исследовали этот район? Во-первых, их отпугивали слухи о непроходимости лесов Чако Бореаль; во-вторых – свирепость населявших их индейских племен, и в-третьих, последствия внешнеполитических поражений той и другой страны.

Пока Парагвай пытался прийти в себя после Великой войны 1864–1870 гг., Боливия испытывала похожее состояние после разгрома в Тихоокеанских войнах XIX века. Однако «аутсайдерам» в скором времени также предстояло выяснить, кому достанется этот внешне суровый, но богатый полезными ископаемыми район.

В конце XIX века было несколько попыток его обследования, но все они окончились гибелью участников таких экспедиций, как боливийских и парагвайских, так и международных. Поэтому все переговоры тогда о разграничении в Чако Бореаль были бесплодными.

Ситуация была довольно комичной – парагвайцы и боливийцы пытались «поделить шкуру неубитого медведя», даже не зная точных границ спорного района.

Усложнял процесс исследования Чако Бореаль и его тяжелый климат, не имеющий аналогов в Западном полушарии Земли, обусловленный неоднородной географической средой этого огромного региона, простиравшегося в сторону Боливии от берегов реки Парагвай.

Его восточная часть сильно отличается от западной. На востоке этот район, ровный как стол, расположенный в низине, фактически находится на уровне моря. Однако на западе он совсем другой: простираясь к Андским горам, Чако Бореаль поднимается на высоту 200 метров над уровнем моря. И если в одной его части стоит дикая жара, то в другой – холод. Перепады дневных и ночных температур здесь очень высокие. Если в полдень стоит жара в 36 градусов, то в полночь возможны заморозки до трех градусов ниже нуля, а если учесть, что в Чако почти постоянно дуют сильные ветры, то даже для привычных к морозам русских холод был весьма ощутимым.

Также неоднородно в этом районе представлена флора. Хотя значительная его часть покрыта почти непроходимыми лесами, здесь имелись и протяженные пустыни, найти в которых воду было почти непосильной задачей. Но главный бич Чако – это тучи москитов, не дающих пощады ничему живому ни днем, ни ночью [955].

Вот на этот район и «положил глаз» русский генерал, который и организовал туда экспедиции, происходившие отнюдь не только из-за научных целей. Причиной усиления внимания к данному району, как это не раз уже происходило в истории, стала нефть, обнаруженная геологами в соседней Боливии в начале 1920-х гг.

Они же предсказали, что основные запасы «черного золота» находятся на «нейтральной» чакской территории. И как только стало известно о богатых залежах нефти в Чако, обе страны объявили этот район своей собственностью, не желая упустить столь лакомый кусок.

Боливия стремилась прибрать его к рукам раньше, чем это сделает Парагвай. Ее руководство рассчитывало, что «слабый» Асунсьон, еще не оправившийся от Великой войны 1864–1870 гг., не пойдет на обострение ситуации и добровольно отдаст спорный район. В противном случае, оснащенная по последнему слову техники боливийская армия должна была силой доказать права Ла-Паса на Чако.

Было ясно, что война не за горами, поскольку Боливия отвергала возможность достижения каких-либо компромиссов и дележки спорной территории без боя, желая получить всю чакскую территорию целиком, предпринимая соответствующую активность.

Поэтому, предвидя столкновение между Асунсьоном и Ла-Пасом, предприимчивые люди «на всякий случай» покупали чакскую землю одновременно у Боливии и Парагвая [956].

Боливийских политиков подталкивала к войне и потеря выхода к морю во второй половине XIX века. После полученного урока с Чили (как считалось, эта страна имела на тот момент самую боеспособную армию на континенте) снова связываться с этой страной не хотелось, как и с перуанцами, за которых могли заступиться первые.

Поэтому, как им казалось, Парагвай был настоящей находкой для агрессивных устремлений Боливии. И хотя он не имел прямого выхода к морю, на реке Парана у него были порты, позволяющие выходить в Атлантический океан. Их-то и рассчитывали «заиметь» с захватом Чако Бореаль предприимчивые боливийцы.

Кроме того, Боливия стремилась решить за счет Парагвая и другую проблему – обеспечения продовольственной безопасности. По запасам полезных ископаемых, особенно цветных металлов, вроде олова и меди, Ла-Пас занимал первые места в мире, однако в его распоряжении не было плодородных земель, имевшихся у Парагвая.

Парагвайцы же рассчитывали присоединить Чако не столько из-за нефти, сколько по соображениям стратегической безопасности: их столица Асунсьон находилась почти на границе со спорным районом.

Примечательно, что И.Т. Беляев еще в 1924 г. предсказывал Чакскую войну. Осознавая, что Парагвай стал для него второй родиной, он стремился через исследование Чако Бореаль помочь ему подготовиться к ней.

О своих мотивах он написал так: «Уже с самой первой минуты пребывания на парагвайской земле я увидел босоногого солдатика с винтовкой на развалинах героической Умайты (место одного из самых кровопролитных сражений войны 1865–1870), слушал рассказы старушки, четырнадцатилетней девушкой спасшейся в лесу, среди дикарей, от иноземных солдат, и вынесшей удивительный оптимизм, стойкость, любовь к отечеству, которые отличают туземное население. Я почувствовал, что и во мне не умер патриотизм, что я не должен мириться ни с чем, пока не увижу ее возрожденной» [957].

И хотя Иван Тимофеевич знал о судьбе своих предшественников-ученых, он лично пожелал исследовать спорный район. Сначала парагвайцы пытались отговаривать его от этого путешествия, предупреждая его о том, что он вряд ли вернется обратно. Однако эти рассказы пугали генерала не больше, чем в свое время пули и снаряды большевиков.