Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

Ситуация мало изменилась и спустя 50 лет. Никаких проблем добиться расположения любой понравившейся девушки в Парагвае того времени для русских эмигрантов не было.

Так, любой желающий плотских утех «на халяву», увидев на улице одинокую женщину, мог ей смело предлагать секс, и никто не находил в этом ничего вызывающего – негласно считалось, что если женщина вышла куда-либо одна, то, значит, она ищет совокупления.

По сути, это был сигнал, своего рода «зеленый свет» ищущим не обязывающих ни к чему отношений. Поэтому никто не удивлялся тому, что жаждущие любовных утех занимались ими чуть ли не на улице.

Однако стоило девушке взять с собой хотя бы одного ребенка, как любые приставания прекращались [941].

При этом, по свидетельствам наших соотечественников, местные представительницы слабого пола, «черненькие и смугленькие», отличались своей красотой, хотя и не всегда их черты соответствовали общепринятым «установкам».

Так, даже в то время считалось, что, если женщина красивая – значит она «хрупкая». Однако, несмотря на свою общепризнанную красоту, парагвайские девушки доказали, что это мнение – на практике отнюдь не правило.

Сама жизнь, заставившая их постоянно работать, сделала их выносливыми и непритязательными. Например, остается только поражаться тому, как они легко переносили на большие расстояния на голове тяжести в 50 килограмм и более [942].

При этом у парагваек была масса других достоинств. Так, наших соотечественников приятно поразило то, что «парагвайские женщины, даже самые бедные, очень чистоплотны, и это приятно отличало их от арабок и китаянок» [943].

Однако некоторых смущало то, что все парагвайские женщины курили сигары. По свидетельству Каратеева, «мой приятель Оссовский, большой поклонник прекрасного пола, как-то возмутился: «Иду, понимаешь, и вижу, что едет навстречу верхом молоденькая бабенка, хорошенькая до одури, сложена, как богиня, я прямо рот разинул! Но в зубах у красавицы – сигара проклятая торчит! Мало того, увидев меня, она вынула ее изо рта, сунула между пальцев босой ноги, чтобы не мешала, смачно, как верблюд, сплюнула в сторону, а потом принялась поправлять волосы и прихорашиваться. Сразу весь аппетит отбила! [944]»

Сами же русские изгнанники, несмотря на, казалось бы, свое незавидное положение, были в Парагвае завидными женихами. И дело даже не только в том, что многие из них получили высокооплачиваемую по местным меркам работу, а в том, что в них видели источник пополнения поредевших после кровопролитных войн скудных «запасов» мужского генофонда.

Неудивительно, что сплошь и рядом даже женатым русским сами парагвайцы, отцы почтенных семейств, предлагали вторую супругу из… нередко целого «табуна» своих дочерей!

Просто из-за дефицита мужчин иметь в Парагвае двух и больше «жен» (реально же в большинстве случаев любовниц) было обычным явлением, хотя обычно они жили в разных местах и редко могли соприкасаться друг с другом [945]. Хотя эти женщины знали о существовании друг друга и относились к этому спокойно, как к чему-то обыденному, как, впрочем, и само общество в целом.

Показательно, что Беляева на новом месте вскоре по достоинству оценили. Успешной работе по привлечению сюда русских эмигрантов также способствовало очень быстрое достижение им высокого статуса: Иван Тимофеевич очень неплохо устроился в Военной школе Асунсьона – сначала преподавателем фортификации и французского языка.

По словам Беляева, «генерал Скенони вспоминал, что они, парагвайцы, были поражены владением мной языком и интересом, который охватил кадет с первого моего появления и сопровождал мои лекции до конца. Лучше всего проходили экзамены по фортификации. Все отметки были выше хороших. Это наблюдалось даже тогда, когда я отсутствовал на экзаменах» [946].

И очень быстро Парагвай стал для Беляева настоящей второй Родиной. При этом, сравнивая его с Россией, он сделал выводы не в пользу последней. Еще в 1924 году Иван Тимофеевич написал русским эмигрантам, что «парагвайские пальмы ему милее российских берез». Он вспомнил, что за всю свою службу Родине имел лишь одни неприятности, и там его любили лишь солдаты, тогда как парагвайцы его любят все [947].

И эта любовь живо ощущалась им и в плане материальном. Так, сначала ему установили оклад в 1000 песо, но потом быстро подняли до 2500 и впоследствии он превысил 5000 [948]. По парагвайским меркам это были очень большие деньги, поскольку его месячный заработок превысил доходы депутата, сенатора и в конце концов достиг размеров зарплаты президента страны.

Стоит заметить, что сам Беляев, несмотря на неплохой даже по европейским меркам заработок, жил очень скромно. Обстановка его дома была очень простая: у него не было даже настоящей крыши, мебель, за исключением стола и стула, отсутствовала.

Причина такой «бедности» генеральского жилища была очень проста: во время одной из экспедиций в Чако его и без того бедный дом обокрали, причем оттуда вынесли даже посуду и мебель. По данным русских эмигрантов, «с этой поры Беляевы обстановки и не заводят» [949].

При этом так и осталось тайной, кто это сделал – наши соотечественники или парагвайцы. Сами белоэмигранты свидетельствовали, что парагвайцы имели склонность к воровству, особенно живущие в сельской местности [950]. Вообще, парагвайское воровство имело одну удивительную особенность: если местные и брали что-то у наших «гринго», то обычно вскоре отдавали.

Так или иначе, но до самой смерти Беляева, по словам очевидцев, его комнату украшали лишь два трехцветных и очень похожих флага, висящих крест-накрест – Парагвая и России. Они различались лишь порядком расположения их полос. Над ними висели казацкая шашка и парагвайский мачете, что символизировало единство парагвайцев и русских [951].

По признанию А. Дмитриева-Экштейна, именно схожесть флагов Парагвая и России привлекла его в Парагвай, и это же стало одной из причин для переезда сюда многих русских офицеров [952].

Этот беляевский «герб» увенчивали подаренные индейцами Ивану Тимофеевичу символы вождя – птичьи перья и лук со стрелами [953].

И хотя в пересчете на американские доллары Иван Тимофеевич в Аргентине получал намного больше, не жалел о переезде. Ведь в отличие от нее, в Парагвае было еще немало индейцев. Правда, жили они, главным образом, в почти не изученном, покрытом почти непроходимыми лесами районе Чако Бореаль. И этот интерес Беляева, несмотря на его военное призвание, особенно прославило русского генерала не только в этой стране, но и в мире.