Сергей Балмасов - Русский штык на чужой войне

После первого же столкновения в районе Питиантуты туда экстренно вызвали И.Т. Беляева. Прибыв на фронт, в штаб Эстегаррибиа, он «получил телеграмму о том, что группа русских направляется в Чако. Это были Бутлеров [1047], Дедов, Касьянов [1048], Корсаков, Салазкин [1049], Серебряков, Тарапченко, Ходолей, Ширков, Щекин и Экштейн, которые были здесь первыми из наших. Я послал им поздравление. Вскоре они появились на фронте, а за ними и другие, включая Малютина [1050]. Щекин ничем себя не проявил, по его просьбе я поменял его назначение, потом он пожелал эвакуироваться и уехал в Бразилию, получив на дорогу 20 тысяч песо [1051]. Но остальные сразу показали себя блестящими офицерами» [1052].

Видя численное превосходство противника, генералы Беляев, Эрн и парагвайское командование решили противопоставить ему тактику маневра в условиях хорошо знакомой местности. Зная неразвитость транспортных коммуникаций Чако Бореаль с боливийской стороны, Иван Тимофеевич предположил, что боливийцы не смогут быстро перебрасывать крупные подразделения из одного района в другой, как и снабжать их всем необходимым для ведения боевых действий.

Поэтому парагвайское командование по совету русских решило окружать прорвавшихся боливийцев в незнакомой им местности, где они были лишены возможности маневра, и оттеснять их от источников воды, что в условиях сильной жары грозило им быстрой смертью.

Ситуация осложнялась тем, что в парагвайском руководстве с самого начала войны возникли разногласия. Главнокомандующий, престарелый генерал Рохас, воспитанный в свое время немецкими офицерами, рассчитывал применить против боливийцев тактику Гинденбурга и Людендорфа, измотав противника в оборонительных боях на парагвайской территории, после чего рассчитывал его уничтожить.

Однако для этого надо было сдать Чако, поскольку он рассчитывал организовать оборону непосредственно на «старой» парагвайской земле. Беляев, напротив, предлагал защищать труднопроходимые для крупной армии чакские леса, сковав боливийцев на узких лесных тропах. Он считал, что в случае принятия плана Рохаса, Парагвай потеряет свои тактические преимущества, и в этом случае все крупные центры страны попадут под удар противника.

Перевес стратегии Ивана Тимофеевича придало и то, что на его сторону стал начштаба полковник Х. Эстегаррибиа, который по совету русского генерала уже совершил несколько удачных вылазок против боливийцев из Чако и осознал все преимущества этого района. Впоследствии, когда он писал мемуары, он затронул и этот эпизод, но ни слова не упомянул о заслуге Беляева, идеями которого он воспользовался.

Новая тактика принесла плоды: «боли», как их презрительно называли в Парагвае, застряли в чакских джунглях и пустынях. У Дмитриева-Экштейна, в то время капитана кавалерийского полка, не раз ходившего в атаки на врага, остался фотоальбом той войны, в котором была поразительная фотография, на которой погибший от жажды боливиец мертвой хваткой вцепился в пустой котелок из-под воды.

По его словам, «в одном из боев мы окружили дивизию боливийцев в 10 тысяч человек и захватили расположенные рядом колодцы. Через несколько дней от жажды погибли 9 тысяч человек, а остальные сдались в плен» [1053].

Пользуясь отличным знанием местности, парагвайская армия, по совету русских офицеров и генералов, совершала ночные маневры под носом у противника, захватывала и портила источники питьевой воды, тем самым затрудняя боливийской армии осуществление дальнейшего наступления. Боливийцы, заняв днем колодцы, утром с удивлением обнаруживали, что парагвайцы ночью их снова захватили и сделали непригодными для использования.

Поэтому к концу лета 1932 г. парагвайцы отвоевали значительную территорию, ранее захваченную противником. В августе того же года в ходе непродолжительного наступления И.Т. Беляев во главе шеститысячного подразделения продвинулся вверх по течению реки Парагвай к оккупированной противником Питиантуте.

С минимальными потерями освободил он от боливийцев форт Карлос Антонио Лопес, которые, заметив приближение значительных сил парагвайцев, сдали его без боя и ушли.

По признанию русского генерала, произошло это главным образом из-за эпидемии малярии, свалившей почти весь боливийский гарнизон.

Однако, оставшись в Питиантуте, Иван Тимофеевич столкнулся с той же проблемой, что и «боли»: болезнь не пощадила и его людей. Он писал, что весь его отряд слег от малярии. Поскольку никто не ожидал такого развития событий, медикаментов для борьбы с этой напастью не было. Боевое патрулирование местности осуществляли те, у кого на тот момент не было приступов [1054]. По признанию Беляева, «в сущности, это было совершенно напрасно, так как боливийцы обрушились на главный фронт».

Главные силы противника переместились на более освоенную им территорию к югу, под Бокерон. Именно там разыгрались жестокие бои, которые должны были определить дальнейший ход кампании. Несмотря на жестокие приступы малярии, отнимавшие последние силы, в сентябре 1932 г. И.Т. Беляев отправился туда же. Он рассчитывал как можно быстрее попасть к железной дороге Касадо, откуда до эпицентра боев было рукой подать.

Как оценить такой поступок? Момент тут очень спорный. С одной стороны, Иван Тимофеевич рвался в бой, но с другой он оставил свой больной отряд в очень трудных условиях.

Правда, при этом следует учитывать тот факт, что доподлинно неизвестны точные мотивы такого поступка русского генерала, поскольку решение ехать под Бокерон могло поступить «сверху».

Как бы там ни было, но путь его был трудный и долгий, ставший для пожилого и к тому же больного человека настоящей пыткой. Всего за пять дней Иван Тимофеевич по едва заметным лесным тропам преодолел на лошади 160 километров с температурой, временами поднимавшейся до 41 градуса, и прибыл к захваченному боливийцами форту Бокерон.

Добраться к цели помогли его индейские друзья. Четверо из них постоянно шли за ним пешком, страхуя своего любимца. И это действительно было необходимо. Как вспоминал сам Беляев, «прибыв на полуденный завал, я расседлывал и пускал пастись коня, а сам оставался почти без чувств до следующего утра, когда снова мог сесть на коня. Следующий день я шел беспрерывно, а на другой – снова лишь до 12 часов дня.

К счастью, индейцы были здоровы и окружали меня своими заботами, как только подходили к бивуаку. На железной дороге заботами капитана Ингрос, командира саперного батальона, я был погружен в вагон, снабжен хиной, целый ящик которой был отправлен в Питиантуту, и прибыл в поселок Касадо. Заботами профессора Ренальде и уходом С. де Эстегаррибиа [1055], а также дона Хозе Касадо [1056]я был поставлен на ноги в восемь дней и тотчас вновь уехал в распоряжение командующего под Бокероном» [1057].