Ольга Тогоева - Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

Более того, уподобление «свадьбы под виселицей» наказанию ( supplicium) ничуть не лучшему, нежели смертная казнь, мы встречаем и в некоторых правовых трактатах — например, в уже упоминавшихся Commentarii in consuetudines ducatus burgundiae Бартелеми де Шасне [446] См. прим. 34. .

И тем не менее, в повседневной судебной практике о подобном понимании данного обычая как будто ничто не напоминало. Каковы бы ни были изначальные символические смыслы дихотомии брак/смерть, французские обыватели эпохи Средневековья и Нового времени явно предпочитали «считывать» лишь самый поверхностный из них. Оставаясь по преимуществу неписаным правовым обычаем, «свадьба под виселицей», по всей видимости, представлялась им особенно привлекательной именно потому, что позволяла задействовать традицию, которая на поверку оказывалась сильнее, легитимнее любой зафиксированной законодательством или местной кутюмой нормы.

Как мы успели убедиться, в сфере уголовного судопроизводства во Франции указанного периода подобных обычаев существовало немало. И это особенно хорошо заметно по ситуации, складывавшейся с расследованием преступлений, совершенных на сексуальной почве. Законодательная база в данной области долгое время оставалась не слишком разработанной, она не успевала за развитием самого общества. Подобное отставание, безусловно, было связано с сугубо частным характером таких правонарушений, когда заинтересованные лица предпочитали не посвящать официальные власти в свои проблемы. Однако в неменьшей степени опора на неписаную традицию объяснялась медленным развитием собственно права, отсутствием его кодифицированного свода. Как следствие, жители той или иной области Французского королевства часто получали возможность — а то и бывали вынуждены — обращаться за консультацией и защитой не к единым и обязательным для всех установлениям, но исключительно к местным обычаям, часто не имевшим письменной фиксации.

Важно отметить и то, что в ряде случаев в доступных современникам юридических текстах — будь то королевские ордонансы, сборники кутюм или трактаты правоведов — отсутствовали не только указания на то, какое наказание следует за тот или иной проступок и каким образом нужно приводить приговор в исполнение, но даже точное толкование конкретных правонарушений, совершаемых на сексуальной почве. Как действовали судьи, расследуя преступление, которое в буквальном смысле не имело ни названия, ни определения? На какие правовые нормы при вынесении решения они могли опереться, если не обладали нужной суммой прецедентов и не находили упоминаний о похожих делах ни в законодательстве, ни в кутюмах? Как вели себя потерпевшие и их обидчики, пытаясь отстоять в различных инстанциях собственную точку зрения? Что именно они считали необходимым сообщить о произошедшем с ними и на каких обстоятельствах стремились сделать акцент? Ответы на все эти вопросы часто можно найти лишь в конкретных судебных делах. Анализу некоторых из них и посвящена вторая часть этой книги.

Тридцатого июля 1333 г. в Парижском парламенте королевскими советниками Жаном Ла Пи и Диманшем де Шатейоном были заслушаны показания Перро Фавареска (Perrot Favaresque), молодого человека 18-ти лет, уроженца Руэрга, который обвинил в сексуальных домогательствах (pour le fait de sodomie) своего бывшего хозяина — Раймона Дюрана (Raymon Durant), прокурора парламента, родом из Вильфранша [447] ANF. X 2а 4, fol. 194v-196,205–206 (30 juillet 1333, 25 novembre 1334,1 er avril 1335). Дело Раймона Дюрана опубликовано в: Confessions et jugements de criminels au Parlement de Paris. P. 80–84, 108–111. . Слова Перро подтвердил доставленный в суд вместе с ним еще один слуга мэтра, Бернардо де Монжё (Bernardo de Montgiex) 15-ти лет. Оба они рассказали, что их господин неоднократно заставлял их не только оставаться на ночь в его комнате, но и делить с ним постель. Он обнимал и целовал их, а также совокуплялся с ними, «как если бы имел дело с женщиной» (comme se il feust sur une fame) [448] Ibid. P. 82. .

Согласно показаниям Перро, они с Бернардо были отнюдь не единственными жертвами Раймона Дюрана. Об этом от узнал от служанки из местной таверны, которой как-то пожаловался на поведение хозяина:

И сказал, что на следующий день после того, как мэтр Раймон позабавился с ним, как он показал ранее, он в слезах отправился к служанке из таверны по имени Жанна. И рассказал ей, что мэтр Раймон заставил его провести с ним ночь в постели, однако не признался [ей], что он с ним там делал. И эта служанка начала смеяться [над ним] и заявила, что никакой выгоды он от [действий своего господина] не получит. И сказала, что были и другие, кто также поступал в услужение [к прокурору], но никакой выгоды [от этого] не получил [449] “Et dit il qui parle que landemain que ledit maistre Raymon ot jeu avec lui…. il qui parle s’en ala pleurant à la chamberiere de l’ostel qui a non Jaine. Et li dit que ledit maistre Raymon le avoit fait gésir toute nuyt avec lui, mais il ne li dist pas ce qu’il li avoit fait. Et ladite chamberiere commença à rire et li dist que il ne feroit ja son prou-fist avecques lui et que autres vallès avoient demouré avecques lui qui n’i avoient de riens fait leur proufist” (Ibid. P. 83). .

Ту же информацию подтвердил и некий Бернар Демье, еще один житель Вильфранша, «сказавший немало дурных [слов] об их господине» [450] “Dit que, une journée après ces choses dont ne li remembre, ledit Bernart Dernier dit à lui qui parle pluseurs mauls de sondit maistre. Et il qui parle li raconta toutes les choses dessusdites” (Ibid.). .

По-видимому, в планы Перро и Бернардо получение выгоды от создавшейся ситуации вовсе не входило, они не собирались ни потакать прихотям мэтра, ни шантажировать его. По мнению младшего из потерпевших, Дюран совершил в отношении них «ужасное преступление» (grant mauvestie), граничившее с «великой ересью» (grant heresie) [451] Ibid. , а потому двое слуг решили обратиться сразу в суд. Они предстали перед королевским сенешалем Руэрга, Риго де Бедюэ (Rigaut de Beduer), который без промедления направил их дело на рассмотрение высшей инстанции — Парижского парламента. Любопытно, насколько быстро он поверил полученным сведениям, несмотря на то, что столь серьезные обвинения были выдвинуты какими-то двумя простолюдинами против местного сеньора, человека не только знатного, но еще и судебного чиновника самого высокого ранга [452] Судя по показаниям Перро Фавареска, неприятный инцидент приключился с ним 2 апреля 1333 г. Спустя еще «примерно три дня» (environ Ш jours après) между ним и Бернардо де Монжё состоялся откровенный разговор, в ходе которого выяснилось, что они являются собратьями по несчастью и что их хозяин — настоящий преступник (Ibid. Р. 82–83). А уже 30 июля, как мы помним, Риго де Бедюэ прибыл вместе со всеми фигурантами дела в Париж. . Следовательно, либо Перро и Бернардо оказались исключительно убедительны в своих показаниях, либо до сенешаля уже доходили слухи о нетрадиционной сексуальной ориентации мэтра Дюрана, который, согласно показаниям его слуг, проводил много времени в родном Вильфранше, проживая то в доме матери, то в замке своего брата Арналя в Корде (Альби) [453] “A Villefranche en Tostel de sa mere”, “avecques Arnal, frere dudit Raymon… ou chas-tel de Cordoes, en Albigois” (Ibid. P. 81–82). .