Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

Журавлев, обратя снова взор свой на потолок: — Право, не упомню за давностью времени: кажется, сенаторы, что-то написали. Да. Так точно, они возвратили все дело в Правительствующий сенат со своим пояснением.

Я: — Войдите в мое положение, ваше превосходительство: в оправдании я ссылался на подлинные дела, на засвидетельствование двух генерал-губернаторов. Правительствующий сенат имел в виду обвинения ревизоров; не доставало только к пояснению дела истребования сведений, которые обнаружили бы мою невинность или клевету, но вместо того самое оправдание мое было передано моим обвинителям, чтобы они уничтожили оное неизвестным мне опровержением.

Журавлев: — Так угодно было господам сенаторам.

Я: — Но неужели меня лишат права, предоставляемого самыми законами: обвинят, не выслушав, не приняв оправдания?

Журавлев: — Вашему превосходительству должны быть известны законы: вы лишились сего права по причине, что дело ваше поступило в доклад.

Я: — Не смею опровергать слов ваших, но все остаюсь при прежнем намерении подать прошение в Правительствующий сенат.

Журавлев: — Как угодно вашему превосходительству.

По разговору сему можно судить о полученном мною успехе в сенате: прошение было написано, подано; отказ объявлен мне тем же самым Журавлевым и теми же словами, которые слышал от него в кабинете: «Господа сенаторы изволили найти, что дело сие будет бесконечное». Я поклонился ему и вышел с сердечным соболезнованием, не о себе одном, из верховного судилища!

Не буду описывать здесь огорчения моего по случаю объявленного отказа… Но перо мое не в силах изобразить поразившей меня неожиданной печали, когда узнал, что всеподданнейшие прошения поступили к господину управляющему министерством юстиции с следующим высочайшим повелением: «Чтобы он обратил внимание 1-го департамента Правительствующего сената на неприличные и противозаконные выражения мои о сенаторах, ревизовавших Западную Сибирь, состоящие в том, будто они несправедливо обвинили меня и будто бы все действия их основаны были на желании вредить местному начальству.

Теперь остается мне ожидать, какому новому наказанию подвергнет меня 1-й департамент Правительствующего сената?»

«2 июня 1824 года в департамент министерства юстиции к его директору действительному статскому советнику Ивану Федоровичу Журавлеву явился гвардии капитан князь Долгоруков для получения резолюции министра юстиции на поданное им прошение по бывшему на консультации делу о подмене им, князем Долгоруковым, картин, и после прочтения резолюции князь грозился подать жалобу Государю Императору, изъясняя: на несправедливость министерства юстиции все вопиют, что по сим несправедливостям не имеющие никакого состояния (намек на Журавлева) покупают по 800 душ, что всему злу причиной являются беззаконные самого Журавлева действия, на кои у него есть письменные доказательства, что министр юстиции, а особенно сам Журавлев мстят ему, и протест С.-Петербургского губернского прокурора по делу о подмене картин есть только повод к тому и так далее. Долгоруков говорил выражениями из пасквиля, подкинутого Журавлеву раньше и адресованного ему лично: «Счастлив ты, наглый злодей, что живешь в таком государстве, в котором нельзя еще купить кинжала для твоего жестокого и подлого сердца, и где искоренить гнусного злодея считается еще преступлением. Но есть еще две отрады несчастному и угнетенному, одна надежда на Бога, который рано или поздно отомстит тебе, а другая на Государя, которому довольно коротко уже известны твои деяния и твоя бессовестная наглость, с которою ты пользуешься доверенностью кроткого и доброжелательного своего министра для защиты твоих подлецов, тебе подобных, и для прикрытия позорных своих деяний; опомнись, злодей! Близок, может быть, час, когда раздраженный Монарх покажет над тобою пример правосудия…»

После этих скандальных событий директор департамента И. Ф. Журавлев подал на имя генерала от инфантерии министра юстиции князя Д. И. Лобанова-Ростовского прошение о безобразном поведении в стенах департамента отставного гвардии капитана князя Долгорукова.

Если князь Долгоруков, подчеркивал Журавлев, осмелился говорить ему в глаза публично в департаменте столь дерзкую ложь, то чего не рассевает он в публике! Таким образом составляется молва, которая не имеет нигде преграды и во всяком, до кого касается, невольным образом более или менее оставляет впечатление. Таковое неистовство князя Долгорукова Журавлев, как частный человек, может быть, и презрел бы, но как он в его лице оскорбил звание директора департамента министерства юстиции, то Журавлев счел бы себя недостойным носить сие звание, если б не искал защиты и правосудия. И потому Журавлев просил министра довести о сем до Высочайшего сведения и испросить повеление принудить князя Долгорукова подать письменное донесение о беззаконных его, Журавлева, деяниях и представить имеющиеся, по его словам, в руках его доказательства. При прошении Журавлев представил в подлиннике упомянутый пасквиль.

Господин министр юстиции таковое прошение действительного статского советника И. Ф. Журавлева представил на благоусмотрение Государя Императора при всеподданнейшем его донесении, что князь Долгоруков оскорбил честь места и лица, не только директора, но и министра.

Бумаги сии, по Высочайшему повелению, были внесены в комитет министров для рассмотрения, и комитет счел, что наглый поступок князя Долгорукова должен быть расследован по всей строгости законов для предания князя суду.

Государь Император, утверждая решения комитета министров, повелел, чтобы дело сие о князе Долгорукове было решено без очереди и немедленно».

На этом публикация в журнале «Русская старина», 1890 года, т. 67, № 7 на трех страницах заметки «Сенатский указ о поступке капитана кн. Долгорукова» заканчивалась таким примечанием: «Чем кончилось это интересное дело, нам неизвестно; верно только то, что упоминаемые в этом, в свое время распубликованном указе лица давно уже отошли в вечность».

Кирилл Тимофеевич Хлебников

(1776–1838)

Русский путешественник, уроженец города Кунгура. Известный исследователь Аляски, член-корреспондент С.-Петербургской академии наук. Его по праву называли летописцем Русской Америки. В течение 15 лет занимал должность помощника главного правителя Российско-Американской компании, пережив пятерых главных правителей. С 1833 года в Петербурге состоял правителем канцелярии и одним из директоров Главного правления Российско-Американской компании. Автор многих книг и научных трудов.

СКАЖИ, КТО ТВОИ ДРУГ…

Я решился… распределить то состояние, которое по милости Божией приобрел без упрека совести личною службою моею в