Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

На вертолете всю эту кучку «результатов» мы с Игорем доставили на базу. Здесь мы узнали, что летчик самолета-лаборатории еле дотянул до «дому» — повреждено хвостовое управление, разрушена часть киля. Настроение у всех упадническое.

Приказ руководства: срочно проявить кинопленку! Как? Что там? Почему?

Затаив дыхание, смотрим кино. Ничего не понятно. Рухнули надежды, пропал многолетний труд…

В течение дня механики кропотливо разбирают кресло. И вдруг один из самых дотошных ворчунов заорал во весь дух:

— Вот она!!!

Все встало на свои места. Маленькая деталь кресла, величиной с грецкий орех, забракованная и тут же переделанная в процессе испытаний полгода назад, была установлена сейчас в старом варианте. Доработка ее тогда была настолько ничтожной, что где-то, кем-то оказалась незамеченной.

Все встало на свои места! А каково мне — испытателю? «Техника — техникой, наука — наукой, а жить охота», — подумал я.

От дальнейшей работы не отказывался, виду не подавал, но… призадумался. При подготовке моего кресла к катапультированию на всякий случай внимательно наблюдал за монтажом особо важных узлов — все-таки спокойней.

Ночами не мог заснуть: придумывал самые разные аварийные ситуации, боролся с ними, торопился, потел. Ведь здесь для жизни важна каждая доля секунды. Страшно уставал, настолько все было психологически и физически натурально.

А так хотелось поспать! Моментами, в перерывах спасительных мыслей, я пытался представить, а как будут жить там, дома, мои, когда меня не будет… Становилось до слез жалко себя. Потом опять

149

борьба за спасение (испытатель, имея свой опыт, сам, с помощью старших испытателей, придумывает средства спасения в случае отказа испытуемого объекта). И попытка предварительной оценки всего снаряжения летчика и кресла, для тех, кому они когда-нибудь, может быть, понадобятся.

Наши летчики, проводившие эту работу, смотрели на меня сочувственно-непонимающе. У нас разные психологии: летчик верит самолету и боится парашюта. Применяет его, как правило, в исключительных случаях.

Я еще в ДОСААФ, когда взлетали на ПО-2, был всегда начеку до высоты 200 м (на этой высоте спортивный парашют тех времен мог не помочь). Как только набирали высоту больше 200 метров, наступало относительное спокойствие: случись что-нибудь — я выскочу, при мне парашют.

Завтра эксперимент. Опять бессонная ночь… Встаем рано, в три часа. На рассвете взлет.

Мой доктор Петя спит рядом со мной. До зависти сопит во сне.

Встаем. Доктор проверяет мой пульс, давление, температуру. Наклеивает на разные части моего тела датчики. Они будут записывать состояние организма в момент выстрела, при снижении на парашюте и после приземления.

Рассвет.

К домику, где мы расположились, подъезжает санитарная машина. В нее меня заботливо усаживают. Осматриваюсь: носилки, лубки (на случай переломов чего-нибудь), доска, если повредишь позвоночник…

— Чего вы посадили меня в это похоронное бюро?

— Извини, Олег, другой машины нет.

— Тогда поехали.

Приезжаем на аэродром. На площадке стоят три истребителя — стремительные птицы.

Предутренние сумерки. Жутковато-торжественно. Около самолетов возятся не знающие сна чумазые механики. Когда они успевают все сделать? Шутливая перебранка с ними.

— Кончай с этими трепачами, пойдем одеваться, — впервые за это утро выдавил из себя вечно молчащий Василий Степанович Кочетков.

Он, как опытный парашютист-испытатель, был выпускающим и отвечал за спасательное снаряжение.

150

Кислородчики надели на меня скафандр, переругиваясь с доктором, который запутался в своих проводах от датчиков.

Василий Степанович помог мне сесть в кресло. Где-то внутри мне это не понравилось — «провожает». Хотелось грубой мужской шутки, чего-то отвлекающего…

Но Василий Степанович сам много раз бывал в том состоянии, которое испытывал в данный момент я — молодой испытатель. Он по- отечески заботливо притягивал меня к креслу, привязывал фалы приборов. И все время спрашивал: «Не режет? Не давит? А эту лямку подтяни, не пижонься — смельчаков видели».

Все готово. Притянут, привязан. Пора в самолет. Инженеры, механики бережно подняли кресло со мной и вынесли из помещения к подъемному крану. Подцепили кресло на крюк. Вишу, болтаюсь на тросах. Механики, ухватившись за кресло, вставляют его в направляющие рельсы кабины самолета. Усадили. Сижу.

Приезжают летчики. Они, как будто выполняя какой-то ритуал, по- своему здороваются с механиками. Те заботливо пристегивают их к рабочему месту — креслу в кабине. Ласково, с шутливым балагурством, поправляют их снаряжение.

Загрохотали двигатели самолетов. Плавно, величественно вырулили на взлетную полосу три ястребка. Остановились. Слышу в шлемофоне:

— Двести один, взлет разрешаю. Счастливо!

«Спасибо, наконец-то!» — думаю. Оборачиваюсь: на стоянке, как на вокзале, стоит вся наша бригада и машет руками. «Не беспокойтесь — вернусь», — подумал я.

Слышу в наушниках:

— Добро!

— Поехали!

Не каждый ощущал быстрое нарастание скорости при взлете истребителя. Разбег и взлет истребителя красив и несравним ни с каким аттракционом! Торжественность обстановки, волнение, перемешанное с необычностью быстро уходящей от тебя земли.

Пробили облака. Небо — лазурь. Внизу белоснежная, безграничная пустыня. Смотришь на небесные красоты, на соседний истребитель. Летчика не узнать. В своем защитном шлеме он похож на марсианина.

В моей кабине световое табло. С нетерпением жду сигналов. Скорей! Скорей! Скорей!

151

— Внимание!

После этого сигнала отключается все волнение. Разблокировал — выдернул чеку стреляющего механизма, положил все предохранители в определенное место в кабине. Дал летчику сигнал «Готов». Жду.

— Приготовиться! — дает сигнал летчик.

Я взялся за ручку катапультирования.

— Пошел!

Резко дергаю ручки. И… сижу на месте (так мне кажется). Неужели не выстрелюсь? Придется садиться, а потом опять эта нервотрепка!… В момент сильного нервного напряжения время воспринимается совсем не как у костра на рыбалке. Минута, промелькнувшая незаметно в домашних условиях, как резина, растягивается в «вечность» на испытаниях. Выстрел катапультирования, который для всей обслуживающей бригады на земле воспринимается как выстрел, — момент, для испытателя по времени тянущийся дольше. Восприятия, ощущение времени совершенно другое, чем в быту.

Плавно сдавило, ударило, прижало, освободило! Падаешь вместе с креслом и ждешь, когда же приборы, кем-то придуманные, освободят тебя?.. Подождем. До земли еще далеко! Томительно долго тянется время… Жду сигнального флажка на правом колене ноги (сам придумал для личного успокоения). Долго ждать. Перестаешь верить самому себе. Начинается дергание: спасаться или ждать?… Со страхом жду… Ну, ну, флажок, ну… Хлоп! Появился! Значит, через пять секунд сработает кресло. Подождем… Ну, скорей же!