Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

Интересным мне показалось его увлечение собирать несколько поперченные сарказмом, перелицованные и, возможно, им же переиначенные или придуманные пословицы, поговорки и афоризмы. Вот некоторые из них: «Видно птицу по помету. Тяжело в лечении, легко в гробу. Хочешь помочь — не мешай. Сколько нужно, чтобы было можно?»

Украшением книги могли стать загадочные рисунки Олега, набросанные им во время беседы, не имевшей ничего общего с изображениями. В нем была какая-то собранность, позволявшая ему говорить или слун]ать и одновременно думать о чем-то своем и что-то там рисовать. Так в моем блокноте, подвернувшемся ему под руку, появился набросок падающего с неба лебедя и силуэт джентльмена в шляпе. Я не сразу заметил, что силуэт составлен из десяти цифр: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0. Этот рисунок и по сей день является для меня загадкой. Сам ли Олег составил изображение человека из десяти цифр или взял у кого-то?

Уже во время работы над этим очерком я почти случайно наткнулся в своей библиотеке на работу И. Л. Галинской «Загадки известных книг», где рассматривалось скрытое философско-эстетическое содержание некоторых литературных произведений и речь шла о взглядах на мир и месте человека в нем, заимствованных из тех или иных философских и эстетических систем. Там, в частности, говорилось о древнеиндийской философии «Махабхараты», где одна из метафор пред-

143

ставлена числом «девять» — «девятивратныи град», ооозначающии человеческое тело, в коем обитает «горожанин» — дух, субъективное создание, считавшееся в древнеиндийской философии бесконечным и непознаваемым. А другая ветвь древнеиндийской философии — «дхва- ни» — установила для драматургии десять поэтических настроений, так называемые расы: 1-я раса — эротика, любовь; 2-я — смех, ирония; 3-я — сострадание; 4-я — гнев, ярость; 5-я — мужество; 6-я — страх; 7-я — отвращение; 8-я — изумление, откровение; 9-я — спокойствие, ведущее к отречению от мира; 10-я — родственная нежность, близость.

Знал ли Хомутов упомянутые трактаты древнеиндийской философии? Читал ли он «самого знаменитого невидимого писателя» Америки Дж. Д. Сэлинджера, который придерживался предписанной школой «дхвани-раса» технологии формирования заданного поэтического настроения в сборнике «Девять рассказов» и в повестях о Глас- сах? Помнится, самые нашумевшие в 60-х годах произведения Сэлинджера были «Выше стропила, плотники», «Хорошо ловится рыбка бананка»…

Я мечтал о выходе книги Олега Хомутова, я думал, что после первой главы — «Катапультирование» — следовало бы ждать занимательного рассказа о заре парашютизма. Еще в XVI веке Леонардо да Винчи нарисовал на листе картона человека, висящего под остроконечным колпаком, напоминающем купол парашюта. Под рисунком Леонардо да Винчи написал: «Если взять полотняный натянутый шатер, у которого каждая строка имеет 12 локтей в ширину и такую же высоту, то человек может сброситься с любой большой высоты, не опасаясь гибели».

Однако создать подобный шатер и испытать его в действии тогда не удалось, хотя сама идея спасения человека при падении с высоты, предсказанная великим мыслителем эпохи Возрождения, оказалась верной.

Чуть более двух с половиной веков прошло, и эта идея воплотилась в полотняный купол, туго натянутый на каркас, с которым его создатель Себастьян Ленорман прыгнул из окна обсерватории во французском городе Монпелье и благополучно приземлился, дав своему детищу название на века: «пара-шют», что в переводе означает «против падения».

У первого «пара-шютиста» было много последователей в разных странах, в том числе и в России. Вспомним хотя бы трогательный кадр из фильма А. Тарковского «Андрей Рублев», где мужик-испытатель,

144

надев свое крылатое изобретение, прыгает с купола высоченного храма и кричит своему другу или соседу, не верившему его затее: «Ефим, летю!» И далее — по сценарию: «Он летит над землей, как ангел… Он видит свою землю, на которой родился и будет похоронен, видит такой, какой ее никто до него не видел…»

Это — осуществление мечты… Начинателям парашютного движения не откажешь в мужестве. Они рисковали, зная о гибели предшественников, но усложняли свои опыты. Если первые фанатики прыгали с крыш домов и куполов храмов, то их последователи выбрасывались с диковинными зонтами с воздушных шаров и аэростатов, как это сделал Жак Гернерен, отстегнув от плывущей в небе рыбины сплетенную из ивовых прутьев корзину под брезентовым куполом. Сидя в ней, он спустился на землю. Второй раз в этой же корзине спустилась с небес жена изобретателя, Элиза Гернерен, — первая женщина в истории парашютизма.

С развитием авиации становилось ясно, что парашюты нужны, прежде всего, для авиаторов. Все новые модели были признаны непригодными — они оказались громоздкими, неудобными, не вмещались в кабину самолета, а парашютисты размещались под кабиной или между колес аэроплана.

И тут за дело взялся парижский преуспевающий дамский портной Франсуа Рейхельт. Он приостановил прием срочных заказов, далеко закинул все свои выкройки и лекало и стал шить странный плащ. Когда он его надел перед зеркалом и поднял руки, то полы плаща напомнили крылья с перепонками летучей мыши. В этом плаще портной удачно спускался с крыш домов, но в 1912 году при попытке спрыгнуть с Эйфелевой башни он разбился насмерть.

Несмотря на гибель подвижника, его изобретение дало направление поиску — спасательное средство оказалось автономным, в нем было то, чего не хватало всем предшествующим моделям, — оно вмещалось в кабину самолета, его мог заранее надеть авиатор и при аварии спрыгнуть. Теперь дело оставалось за надежным парашютом.

Актер Петербургского Народного дома Глеб Котельников, которого, кроме сцены, влекло еще изобретательство, глубоко вчитался во все сообщения об опытах Рейхельта и пришел в заключению, что парижский портной был на верном пути. Его плащ удобен, портативен! Но плащ не оправдал себя. А не лучше ли сделать портативный ку п о л?

Как-то при нем одна актриса вынула из сумочки шелковый свер-

145

ток-комочек и повязала косынкой голову, образовав над копной своих волос изящный купол. Это была блестящая подсказка! Парашют должен быть из легкого, прочного шелка!

Второй необыкновенно важной заслугой русского изобретателя явилось то, что он первый разделил на два плеча стропы, позволявшие парашютисту, держась за них, принимать наиболее удобное положение для приземления. Портативный купол укладывался в заплечный ранец, из которого авиатор мог при помощи простого устройства легко вытянуть его в воздухе.