Владимир Михайлюк - Пермская шкатулка

схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Александр Грин

Жизнь Александра Грина была полна невзгод, мытарств и приключений. В 1900 году Грин работал в Перми в железнодорожном депо, а затем на золотых приисках графа Шувалова в окрестностях поселка Пашия Горнозаводского района Пермской губернии. Кажется, именно там, на прииске, Грин родился как писатель. В «Автобиографической повести» он писал об этом времени так:

«…Я отправился на вокзал, где договорился с кондуктором товаро-пассажирского поезда. Я дал ему сорок копеек; он посадил меня в пустой вагон и запер его. У меня были хлеб, колбаса, полбутылки водки. Пока тянулся день, я расхаживал по вагону, мечтал, и курил, и не зяб, но вечерам ударил крепчайший мороз, градусов 20. Всю ночь я провел в борьбе с одолевающим меня сном и морозным окоченением; если бы я уснул, в Перми был бы обнаружен только мой труп. Эту долгую ночь мучений, страха и холода в темном вагоне мне не забыть никогда.

Наконец, часов в 7 утра поезд прикатил в Пермь. Выпуская меня, кондуктор нагло заметил: «А я думал, что ты уж помер», — но, радуясь спасению, я только плюнул в ответ на его слова и, с трудом разминая закоченеви^е ноги, побежал на рынок в чайную. <���…>

Как у меня не было денег, то я обменял свою баранью шапку на старую из поддельной мерлушки, получив 20 копеек придачи, и напился чаю с баранками, а затем, около 9 часов, пошел с письмом отца к Ржевскому, магазин которого находился на главной улице города.

Прочтя письмо отца, Ржевский, замкнутый, спокойный поляк лет сорока, пошептался с женой, и она передала меня какому-то старичку, может быть, ее отцу или отцу Ржевского. <���…>

Наконец, я был в столовой… Я выпил стакан чая с молоком в серебряном подстаканнике, съел колбасы, сыру, и, когда, куда-то уйдя,

257

человеку проникнуть в глубину души своей и вынести оттуда убеждение, что в нем существует нечто заветно-светлое.

На простодушном Илье выверял свои фантазии Александр и невольно приходил к уверенности в своем праве на вымысел. Дурная выдумка не могла бы вызвать сочувствия у отзывчивого и добродушного Ильи.

Может быть, так и приходит к человеку призвание. Он что-то сделал первый раз. И получилось. И кому-то это понравилось. Кто- то тебя признал, поверил в тебя. И появилась вера в себя, в свое умение.

Как знать, возможно, там, в тайге, в нескольких верстах от Па- шии, в бревенчатой избе под могучим разлапистым кедром, и родился небывалый писатель Грин, автор несравненных «Алых парусов», «Бегущей по волнам», «Блистающего мира».

Борис Леонидович

Пастернак

(1890–1960)

Русский поэт. В 1958 году ему была присуждена Нобелевская премия в области литературы «За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».

Пастернак, один из немногих, не жертвовал лицом ради положения, а достойно исполнял свою миссию художника. Ему приходилось тяжело: до самой смерти его травили, но он помнил — и декларировал: «Дарование учит чести и бесстрашию, потому что оно открывает, как сказочно много вносит честь в оощедрамати- ческий замысел существования».

В 1916 году Борис Пастернак приехал в Пермскую губернию. Он жил во Всеволодо-Вильве, потом в Тихих Горах на Каме. Молодой поэт навсегда запомнил и могучую реку, которая «выходила с севера вся разом», и звезды морозной ночи над снежным полем, и ямской стан в лесу, и огни Мотовилихи, и вид на Каму с виадука, и Любимовские пристани. Он вобрал в свою память уральские реки, тихие пристани, леса, шиханы, поселки, города — весь «Урал впервые». И все это потом очнулось, ожило в стихах, в прозе, в романе «Доктор Живаго». А роман будет опубликован огромными тиражами в разных странах мира, позднее всего — в России.

Во Всеволодо-Вильве, судя по письмам Пастернака к отцу, был сделан окончательный выбор: не музыка, а литература станет делом жизни Бориса Леонидовича. Он пишет замечательные стихи: «Марбург», «На пароходе». Кама блистательно входит в русскую поэзию. Потом под именем «Рыньва» она чуть было не стала названием знаменитого романа — сохранился лист черновика с названием «знаменитой судоходной реки», на которой стоит город Юрятин. Речное имя Пастернак составил сам из наречия «рын» — «настежь», встречающегося в языке коми, и существительного «ва» — «вода». Река, распахнутая настежь, река жизни — поэтическая метафора.

Вот именно соотнесение речного простора с Вечностью и выделило прозу Пастернака из потока другой памятливой на детали прозы. Ибо мало запомнить. Мало даже суметь передать свои чувства и наблюдения. Пастернак с юности знал: «Книга есть кубический кусок горячей дымящейся совести… Без нее духовный род не имел бы продолжения».

Урал поразил Бориса Пастернака. «Соликамский один уезд — целая Франция по площади», — пишет он. И далее: «Бог привел меня побывать в шахтах. Это я запомню на всю жизнь»… И далее: «…Перед тобой выра-

261

стает каменная гряда, похожая на цепь бойниц… Влезаешь, ничего еще не зная — на площадку и заглядываешь через край… на дне речка и долина, видная верст на тридцать кругом, поросшая лесом — никому неведомая… Целый мир со своими лугами и борами, и горами по горизонту, и со своим небом…»

Вся эта ширь и высь космической метафорой вошла в творчество Бориса Пастернака, в пространство знаменитого романа и неповторимый строй лирики. Жители нашего края могут ходить и ездить по тем улицам, тропам, дорогам, где бывал сам поэт и куда он поместил своих героев, и если захотят, они найдут гору Дресва у поселка Ивака, дом, где Юрий Живаго снова увидел Лару, овраг, где пели соловьи…

ЧЕРЕМУХОВЫЕ ХОЛОДА

Был утренник. Сводило челюсти, И шелест листьев был как бред.

Синее оперенья селезня Сверкал за Камою рассвет… Седой молвой, ползущей исстари,

Ночной былиной камыша Под Пермь, на бризе, в быстром бисере

Фонарной ряби Кама шла…

Борис Пастернак

Огни заката догорали. Распутицей в бору глухом В далекий хутор на Урале Тащился человек верхом… А на пожарище заката, В далекой прочерни ветвей, Как гулкий колокол набата, Неистовствовал соловей…

В тот майский вечер Борис Леонидович по служебным делам оказался в деревне и возвращался во Всеволодо-Вильву верхом кратчайшей дорогой через лес уже в сумерках. Мерин шел домой бойко, но в низине, курившейся еще молодым, не набравшим силу туманом, Ездруг

насторожился, замотал головой и стал как вкопанный. Не пошел он, когда верховой спешился и решил его повести под уздцы. Конь еще