Сергей Брилёв - Разведка. «Нелегалы» наоборот

В Москве Майер тоже работал на «Электрозаводе» (то есть, должен был знать и Антона Барака, и Леопольда Штанцля), и, как это забавно формулируют австрийские источники, «обладая большим интересом к военным вопросам со времён «Шуцбунда», стал членом полувоенной организации ОСОАВИАХИМ» [596].

Майер (четвертый слева) в 1935–1936 гг. в Московской партшколе [597]

В ноябре 1936 г. под именем «Георг Фейгль» Майер отправился в Испанию, где прошёл офицерские курсы в Альбасете, но также сильно повредил ногу не на фронте, а в ДТП.

Майер в Испании [598]

По австрийским данным, с началом Великой Отечественной войны он прошёл радиокурсы (сентябрь 1941 г.), в мае 1942 г. – курсы разведывательные [599].

Что никак не предвещало бегства на Запад и с его стороны? Опять же женский фактор. И у него в СССР осталась жена Мария Динда, с которой он познакомился еще подростком в Вене. А в 1940 г. у них в Москве родилась дочь Тамара [600].

…Когда дело дошло до доверительного общения членов группы «Кофе» с английскими спецслужбами (а, как мы покажем, на определенном этапе к SOE присоединится и контрразведка МИ-5), в британских документах будет зафиксировано такое откровение австрийцев: «Практический коммунизм невозможен» [601]. К такому выводу австрийцы пришли за время, проведённое в СССР.

Что ж… До сих пор практическое московское житьё-бытьё австрийских шуцбундовцев проходило у нас исключительно по письменным источникам – что, конечно же, хорошо для документального расследования. Но что ещё происходило в СССР после их приезда? Каким был фон?

Опустим непривычные московский климат и русскую еду, которые поминает Барри Маклоклин [602]. В конце концов, и в Австрии зимой с Альп спускается такой промозглый холод, что, как ни кутайся, промерзаешь до костей. Да и положа руку на сердце, к изысканным гурманам вчерашние австрийские рабочие у себя на родине вряд ли относились. Но что можно сказать и объективно, если глядеть на советские реалии того периода?

Только-только прошёл первый календарный год с приезда австрийцев, как 15 мая 1935-го Москва вздохнула. К ветхозаветным извозчикам и переполненным трамваям добавилось такое чудо, как метрополитен. В канун его открытия знаменитые Ильф и Петров так писали в «Правде»: «В ближайшие дни многоопытные московские пассажиры – люди, испытавшие великие трамвайные страсти, закалившие свое тело и душу в битвах у автобусных подножек и в схватках с жадными грязными извозчиками, – спустятся в метро» [603]. И мы в этой книге уже спускались на пару его станций. Сейчас самое время заглянуть туда ещё раз. Московское метро стало триумфом инженерной мысли, но проектировалось ещё и как символ укоренения нового строя. Ильф и Петров продолжали: «Блестящие фойе метрополитена, со стеклянными кассами, широкие, превосходно освещенные коридоры и неожиданно громадные сияющие залы подземных станций […] Высота, чистота, блеск нежно-серых, или розоватых, или красных с прожилками колонн, ровный молочный свет строгих люстр, полированные стены» [604].

Ещё одной особенностью нового советского метро было то, что на первой же линии появились станции, названные не по объектам наверху, а по именам героев новой социалистической России. Например, наверху – площадь Лубянка со штаб-квартирой ВЧК-ГПУ-НКВД. Значит, под землей – станция «Дзержинская», названная так в честь основателя этой организации Феликса Дзержинского.

Еще на станциях были и лепнина, и скульптуры. Они были не только абстрактными. На той станции, что теперь называется «Чистые Пруды», до сих пор стоит бюст Сергея Кирова, так как изначально и называлась она «Кировская». Названа она была в память о первом секретаре Ленинградского комитета партии и члене Политбюро ЦК всей ВКП(б). Его явно срежиссированное Сталиным убийство 1 декабря предыдущего 1934 г. потрясло весь Советский Союз, включая, наверное, и иммигрантов-австрийцев. Но мало кто тогда понимал, что это – пролог к «охоте на ведьм», к «большому террору», какого не знала, наверное, ещё ни одна революция, а «оператором» которого была та самая организация с соседней станции «Дзержинская».

В 1936–1938 гг. были арестованы и 60 австрийцев [605], то есть примерно каждый двадцатый, кто бежал в Советский Союз, полагая, что спасётся там от репрессий.

Но ещё и в первые два года после приезда многие австрийские беженцы стали выражать недовольство обязательными курсами русского языка, «добровольно-принудительными» ОСОВИАХИМАМи, безудержной гонкой за стахановским рекордами и вечерними политзанятиями, отрывавшими их от семей [606].

К тому же при всём отличии межвоенного Старого Света от Европы нынешней там всё-таки уже было если не общество потребления, то общество, привыкшее к тому, что при наличии денег можно купить всё, что душа пожелает. В этой связи выходка Хильды Вагнер (когда в 1942 г. в Лондоне она всего-то за пару дней отоварила почти годовую норму талонов на одежду) – всё-таки объяснима. Она попросту соскучилась по нормальному шопингу, какого в СССР не было по определению. Как отмечает Барри Маклоклин, пока «большой террор» ещё не достиг апогея, пока границы не захлопнулись окончательно, около 220 шуцбундовцев (то есть каждый шестой из приехавших) всё-таки предпочли, пусть и здорово рискуя, вернуться из СССР в Австрию. Среди основных экономических причин называлось закрытие в СССР сети магазинов «Инснаб», где иностранцы могли худо-бедно покупать привычные товары [607].

В скобках заметим, что этот тотальный дефицит товаров сыграл злую шутку и с самыми убежденными австрийскими коммунистами. В период 1934–1938 гг., когда Коминтерн пытался восстановить в Австрии партийные и профсоюзные структуры, как-то агенты секретной полиции определили группу коминтерновцев, пересекавших чехословацко-австрийскую границу, по тому, что у всех была одинаковая обувь [608].

Вернёмся к политике-политике. Характерная деталь из анкеты Барака Антона. Лояльный «неокоммунист», он всё-таки, похоже, быстро смекнул, что к чему. Иначе откуда в его автобиографии фраза «никто из моих родственников не служит в полиции»? [609] Он явно был наслышан о проблемах той же Хильды Вагнер и решил действовать на опережение, ответив на анкетный вопрос даже в автобиографии.

…Мы начинали эту главу с цитаты из Треппера, вынесенной в эпиграф. Здесь напечатаем то, что в эпиграфе мы пропустили:

«…Если путь оказывается усеянным трупами рабочих, то он не ведет, он никак не может вести к социализму. Наши товарищи исчезали, лучшие из нас умирали в подвалах НКВД, сталинский режим извратил социализм до полной неузнаваемости. Сталин, этот великий могильщик, ликвидировал в десять, в сто раз больше коммунистов, нежели Гитлер.